Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала.

Встреча с Сарфаразом, закончившаяся также троекратным лобызанием и выражениями самых теплых пожеланий, заставила еще раз горестно задуматься о некоторых афганских реальностях, о роли НДПА — то ли руководящей, то ли ведущей. Спор по поводу этих эпитетов к моменту поездки в Джелалабад уже утих, стало ясно, что ни тот ни другой не подходят. А совсем недавно меж нашими партсоветниками состоялась яростная полемика по этому острому вопросу. Надо сказать, что редкий из советников имел хоть какое-то представление об Афганистане, знал язык. Советы давались исходя из общего понимания мировых и государственных задач. Многие вернулись на родину, так и не поняв не только поворота к национальному примирению, но и вынужденности отказа НДПА от призрачной монополии на власть. Вообще же это были добросовестные, трудолюбивые и принципиальные люди. Мои претензии не к ним, а к однажды запущенному порядку мыслей и действий.

Следующий наш визит был в штаб 1-го армейского корпуса. Бравый генерал Асеф Делавар четко изложил обстановку, реально оценил силы противника — ни хвастовства, ни дрожи в голосе генерала не было. Он знает своих афганцев и по ту и по эту сторону линии огня, со многими главарями знаком лично, и никаких неожиданностей они ему преподнести не могут. Асеф жалуется на другое — уходящие советские войска оставили ему военный припас на три месяца. Срок определен с помощью кем-то, когда-то установленных норм. В этой войне норм нет. Противник через открытую границу получает неограниченное количество реактивных снарядов, ручных гранатометов и не жалеет боеприпасов. Там, где раньше поскупились бы на винтовочный патрон, сейчас летят увесистые гранаты и мины. Наша же сторона подсчитывает — уложится она в норму или нет. Стрелковое оружие по-прежнему в чести, но оно заметно уступает место гранатометам. Их воздействие на обороняющихся велико: звук автоматного выстрела — жалкий хлопок по сравнению с разрывом гранаты.

Генерал не жаловался на халькистско-парчамистскую рознь, не уклонялся в политику. Для него вопрос ясен — пока противник не принимает мира, с ним надо воевать. Люди гибнут на той и на другой стороне, ракеты падают на город. Район, откуда ведется обстрел, выявлен, известен и командир банды. На днях по ее расположению будет нанесен удар, и тогда обстрелы прекратятся. (Так оно и получилось, как мы узнали уже в Кабуле.) Безнадежно пропадает та армия, которая побита не физически, а морально. Войска Асефа не пропали (совершенно невероятная вещь), держатся без участия советских войск и без указаний наших советников.

Попытка оставить в Джелалабаде группу советских советников по линии Министерства обороны, Комитета госбезопасности и МВД предпринималась. Группа была сформирована и размещена в специально построенном для нее у взлетно-посадочной полосы джелалабадского аэродрома помещении, которое сразу же получило название «саркофаг». Устные описания этого сооружения были довольно смутными, а манера приклеивать клички и прозвища явлениям, чем-то отклоняющимся от нормы, присуща русскому человеку. Так что «саркофаг» и «саркофаг», ну и что?

Войска 40-й армии оставили группу советников в этом «саркофаге», а уже на следующий день в Кабул пришла тревожная радиограмма, в которой руководитель группы докладывал о неотвратимости наступления мятежников и срочной эвакуации советников. В тот же день прибывшие из Кабула самолеты забрали группу. Решение было по-военному четким, и операция прошла безупречно. Подоплека решения вскрылась, разумеется, неофициально в день возвращения группы в Кабул.

Против оставления советников в Джелалабаде категорически возражало руководство Генштаба ВС СССР. Основания для сомнений были — изолированная группа советских людей могла стать объектом нападения мятежников. Но почему-то никто из сомневающихся не произносил сакраментальной фразы, которую произносят в подобной ситуации: война есть война. Вслух многие вещи не назывались, все выглядело в высшей мере благопристойно и логично, но где-то в случайных словах, в интонации, в брошенных мимоходом замечаниях проглядывало и другое — страх перед противником и глубокое недоверие к союзнику, которого обучали, наставляли и которым руководили долгие годы. Джелалабадская группа, формировавшаяся в Кабуле, вылетала к месту назначения с ясной, хотя, видимо, и не на бумаге выраженной установкой — не задерживаться. Группа и не задержалась — из-за технической неисправности аэродром лишился электричества, затем поблизости (в двухстах — двухстах пятидесяти метрах) от «саркофага» упала мина — «противник готовится к штурму!». Нет, не простой была ситуация. Важно было показать, что мы остаемся с защитниками Джелалабада, не бросаем их на произвол судьбы. Нужен был символ нашей стойкости. На деле вышло нечто другое. Если взглянуть на события последнего периода несколько шире, то нельзя не видеть, что эти два чувства — страх перед противником и недоверие к союзнику — постоянно превращались в решающие факторы нашего поведения.