Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала.

Серьезное сопротивление вызывали попытки отказаться от понятия и термина «главный противник», обозначавшего Соединенные Штаты Америки. Людям, которые десятилетиями работали по «главному противнику», было трудно привыкнуть к тому, что советско-американские отношения утратили конфронтационный характер и эра холодной войны завершилась, а следовательно, и подход разведки к работе по США должен быть пересмотрен. Надо сказать, что аргументы противников отказа от привычного термина были весомыми. В выступлениях американских официальных лиц — вице-президента Куэйла, министра обороны Чейни, да и самого президента Буша — с удручающей регулярностью звучал тезис о том, что именно Советский Союз остается для США главным противником. Если не ошибаюсь, последний раз эту мысль высказал г-н Буш в академии ВВС в начале 1991 года. (Последующие события в Советском Союзе, разумеется, сняли на все обозримое будущее вопрос о возможности советско-американского соперничества. Произошло это, как и многое другое в истории, в результате стихийных, никем не контролируемых процессов, но отнюдь не было продуктом новой философии в международных отношениях.)

Разведка видела, что в условиях быстрого улучшения наших отношений с Соединенными Штатами, невиданного развития человеческих контактов на всех уровнях наши коллеги из ЦРУ удвоили и утроили свои усилия, направленные на приобретение агентуры из числа советских граждан. К сожалению, эти усилия не всегда оставались безрезультатными, хотя о многих прямолинейных лобовых подходах с предложениями работать на Соединенные Штаты нам становилось известно.

Наконец, нельзя согласиться с тем, что участие, проявленное Соединенными Штатами к делам Советского Союза, носит исключительно благотворный характер. Наше общество остается объектом тайных операций американской разведки. Передачи радиостанции «Свобода», финансируемой Конгрессом США, например, немало способствовали тому, что межнациональная рознь в нашей стране приобрела столь острый и непримиримый характер. Доказать это не сложно — достаточно проанализировать передачи этой станции на армянском и азербайджанском языках за 1989—1990 годы.

И все-таки от термина «главный противник» после долгих размышлений мы отказались. Он уводил нас в прошлое, страна же стремилась в будущее. Конфронтация утратила смысл вместе с крахом партийно-государственной системы в СССР.

В 1989—1990 годах началась постепенная структурная реорганизация разведки, перегруппировка сил в соответствии с новыми условиями. Насколько мне известно, эта работа продолжается.

Развал партийно-государственных структур, стремительное размывание традиционных идеологических устоев, растущее осознание того, что КПСС не способна обновиться и возглавить обновление общества, породило для нас качественно новую, неведомую и немыслимую совсем недавно проблему департизации, то есть ликвидации организаций КПСС в правительственных учреждениях, включая КГБ и, естественно, ПГУ. Проблема встала острейшим образом, после отмены статьи б Конституции СССР, которая утверждала руководящую роль компартии в нашем обществе. К моему удивлению, в пользу департизации еще в середине 1990 года высказался секретарь партийного комитета ПГУ — Станислав Григорьевич Н. Руководство и партком КГБ были категорически против ликвидации партийных организаций. Была изобретена терминологическая уловка, которая позволяла запутывать совершенно ясный в принципе вопрос. Доказывалось, что «деполитизация» (это слово подставлялось вместо «департизация») правительственных учреждений, особенно КГБ, является бессмысленной, поскольку по характеру своей деятельности они должны проводить и защищать политику государства и т. п. Удивительно, что этот примитивный довод срабатывал, хотя, думается мне, и здесь решающее значение имела дисциплина сотрудников КГБ, привычка верить в разумность и порядочность своих руководителей. Было и еще одно обстоятельство. Вопреки распространенному мнению, партийные организации в КГБ на протяжении, по меньшей мере, последних десятилетий не играли никакой «руководящей и организующей роли». Они были полезным, а во многих случаях декоративным придатком руководства всех уровней — от Комитета госбезопасности до оперативного отдела. Секретари партийных организаций подбирались начальством из числа толковых оперативных работников и затем «избирались» на партийных собраниях. Вряд ли в какой-нибудь из наших организаций работали профессиональные аппаратчики. Их не было. Были наши коллеги, отбывающие временную партийную повинность и через два-три года с облегчением возвращающиеся к оперативной работе.

Политбюро руководило Комитетом госбезопасности не через партийную организацию, а напрямую — через Председателя КГБ и одного-двух его заместителей.

Таким образом, наш «партаппарат» занимал довольно индифферентную позицию и выжидал, куда повернет начальство.