Рука Москвы

Страх перед противником понятен — он знает местные условия, он прячется в расщелине и за дувалом, он невидим, он у себя дома. Противник наносит удар и исчезает, оставляя после себя сожженные машины и трупы наших ребят. Противник — бородатый малограмотный мужик — лишил нас превосходства в воздухе, он вьется вокруг, как смертельно ядовитая муха. Тяжелая дубина современного оружия, налеты авиации, бомбящей с высоты семи-восьми тысяч метров, тревожат врага, но не уничтожают его. («Дайте нам противника!» взывают военачальники. Им чудится такая война, в которой можно выбирать противника, выбирать тактику, которую должен противник использовать. Кажется, они мечтают о противнике времен Великой Отечественной, разумеется, при условии, что у нас-то остается и нынешнее оружие, и господство в воздухе, а враг будет идти теми же порядками, которыми он дошел до Москвы в 1941 году. Не готовились ли мы и в 1939–1941 годах встретиться с противником образца гражданской войны? Зловещие совпадения.)

А чем же вызвано недоверие к союзнику? Как случилось, что две тысячи советников — полковников и генералов — не сумели создать в составе афганской армии ни одного полностью боеспособного и надежного подразделения? Как случилось, что тактика действий афганской армии основывается не на современных реалиях, а на безнадежно устаревшем опыте войны на российских просторах? Как случилось, что структура афганских вооруженных сил создана точно по нашему образцу и практика девятилетней войны не привела ни к каким изменениям в этой структуре?

Мы чему-то учили афганцев, сомнений нет. Но главным образом мы ими распоряжались и командовали, «пристегивали» к своим операциям, навязывали свои решения, громко при этом крича о слабой боеспособности союзника и ища корень зла в политике. Можно ли было посоветовать построить хорошие казармы для войск и помочь в этом? Регулярно кормить солдат и выплачивать им жалованье? Проявлять заботу о их семьях? Не бить солдат? Нет, всему мешала, так выходило у нас, халькистско-парчамистская рознь, порочная линия высшего афганского руководства, которое, надо сказать в его защиту, к военным делам до последнего времени не подпускалось.

Мы не помогали и советовали, а командовали, переносили свои порядки обращение на «ты», стучание кулаком по столу, матерную брань — в интернациональную сферу, пытались обтесывать афганцев на манер собственных рекрутов. В итоге мы получили ненадежного и небоеспособного союзника. Странная сложилась ситуация — афганец на той стороне воюет умело и мужественно, афганец на нашей стороне — труслив и неловок. Есть у нас для этого объяснение — власть непопулярна, ее народ не поддерживает. Весомо! Но у противника воюет не народ, а профессионалы, наемники, обученные иностранными инструкторами, оплаченные иностранными деньгами, базирующиеся на чужой территории. Где наши профессионалы и наемники? Их нет, поскольку их нет в нашей отечественной военной практике — солдат должен получать ничтожное жалованье, перебиваться, где может, на подножном корму и воевать за идею, но не за деньги. Афганскую ситуацию объяснили на свой манер: «Надо признать, что мы потерпели (политическое и военное поражение». Именно в таком порядке, дабы было ясно, что военное поражение проистекло из политического.

Вернемся в Джелалабад. Мы едем к передовым постам оперативных батальонов МГБ и по дороге делаем небольшой крюк, чтобы взглянуть на «саркофаг». Здесь, как говорилось выше, в течение суток держала оборону группа наших советников.

Сооружение впечатляющее, и сравнить его не с чем. В сотне метров от взлетной полосы стоит глыба, сложенная из крупных бетонных блоков метра по полтора в диаметре (не буду пытаться давать точные размеры, так как боюсь ошибиться). Этими блоками со всех четырех сторон и сверху прикрыт стандартный жилой модуль, которым пользуется советская и афганская армия. Видимо, над нашей крышей положены специальные перекрытия, так как веса даже одного блока она бы не выдержала. Сооружение не имеет окон, у выхода блоки выложены изгибом, чтобы пуля или осколок не могли прямо залететь в помещение. Бетонные блоки выглядят угрюмо, тяжеловесно и устрашающе. Жилое помещение обнесено монументальной стеной: огромные металлические сетки, заполненные валунами, поставлены в два ряда.

Вокруг стены минное поле: подвешены на туго натянутых проволочках осколочные гранаты, мины заложены в землю. Все продумано. Это сооружение предназначено для смертного последнего боя, и военные инженеры потрудились хорошо. Стоять оно должно вечно, и, видимо, будет оставлено афганцами как монумент нынешней войне. У входа в «саркофаг» кто-то высыпал несколько десятков нестреляных автоматных патронов.