Рука Москвы

Кармаль был встречен в аэропорту Кабула полутора сотнями школьников об этом мы узнали по телефону вечером 1 мая. Кармаль был неспособен оценивать подлинные масштабы своей популярности. Позаимствованная в Советском Союзе система возвеличивания сыграла свою недобрую роль — ликующие толпы демонстрантов с портретами любимого вождя, портреты вождя в присутственных местах, крикливые плакаты, здравицы в честь лидера на всех партийных и государственных мероприятиях, густая лесть официальных советских посланцев железным занавесом отрезали руководителя и от народа, и от партии, которую он возглавлял. Полторы сотни школьников от многомиллионного города могли бы заставить задуматься человека, менее ослепленного собственным величием. Кармаль приписал происшедшее плохой погоде и проискам своих соперников. И то и другое, несомненно, было. Но было еще и абсолютное равнодушие народа и рядовых партийцев к лидеру афганской революции и ко всем делам высшего руководства.

Оппоненты лидера были в явном и неоспоримом большинстве, за ними маячила тень могучего Советского Союза и стояли совершенно реальные советские танки. «Ограниченный воинский контингент» в эти дни в повышенную боевую готовность, однако, не приводился. Соотношение сил было настолько неравным, что речь шла не о возможности вооруженной схватки, а лишь о предотвращении публичного политического скандала.

Крючков был знаком с Кармалем давно и знал его гораздо лучше, чем кто-либо из советских в Кабуле или в Москве. Если афганец способен кому-либо доверять, то Кармаль доверял Крючкову.

Утром 2 мая, не отдохнув после утомительного, с посадкой в Ташкенте, перелета, Крючков направился в государственный дворец для беседы с Кармалем.

В большом, скупо освещенном и мрачном зале посланца Москвы ждал лидер Афганистана. Традиционное троекратное объятие, столь же традиционное осведомление о здоровье друг друга и непременная передача приветов и наилучших пожеланий от М. С. Горбачева, других советских руководителей. (В депешах в Москву можно было по небрежению или умыслу опустить любой существенный момент беседы, но ритуальные приветы советских руководителей и искренняя признательность приветствуемого за внимание к нему обязательно присутствовали в каждом сообщении. Это как бы придавало особый вес, отблеск государственного величия даже пустым протокольным разговорам.)

В первых же фразах, произнесенные хозяином дворца, прозвучала некоторая угрожающая двусмысленность. «Благодаря заботам советских докторов чувствую себя прекрасно. Я совершенно здоров и понимаю, что многих это раздражает». Крючков сделал вид, что уж он-то никак не входит в число тех, кого огорчает крепкое здоровье его дорогого афганского друга, и начал издалека, с последних разговоров с Кармалем в Москве.

— Мы знаем, — задушевной скороговоркой лилась речь московского посланца, — что в афганском руководстве возникли определенные трудности. Вы, товарищ Кармаль, переживаете это, у вас нет душевного спокойствия. В Москве стало известно о тех беседах, которые в недавнем прошлом были у вас с вашими ближайшими соратниками. (Надо бы говорить не о беседах, а об острейших схватках, но тональность разговора требовала деликатности.) Наши руководители решили поговорить с вами как с большим и искренним другом, интернационалистом, патриотом, соратником по борьбе, который всегда ставил общие интересы выше личных.

Ласковая речь струилась ручейком, переводчик вошел в роль и передавал крючковские интонации. Лицо Кармаля темнело.

— Москва рассчитывает, что инициатива в решении организационного вопроса будет исходить от вас, товарищ Кармаль. («Организационный вопрос» на партаппаратном языке означает снятие или назначение ответственного лица. Афганцы переняли этот штамп у наших партийных советников.) Это будет полезным для общего дела и для вас. Вы будете принимать по-прежнему активное участие в делах страны и сможете вновь и вновь убеждаться в любви к вам советских друзей.

В зале тихо, на столе остывает зеленый чай, тонко пахнущий кардамоном, тема любви, дружбы, преданности звучит проникновенно и искренне. Могло показаться, что Кармаль начинает размякать, что вот-вот он поднимется из-за стола, смахнет невольную слезу, обнимет своего дорогого советского друга и согласится все сделать так, как велела Москва.

— Верующий мусульманин почитает Бога, его Пророка и четырех праведных халифов, — заговорил Кармаль. — Мои чувства к Советскому Союзу, его руководителям близки к этому почитанию. Это принципиальная установка моей жизни.

Кармалю свойственно многословие, разжевывание простых мыслей, склонность к метафоре. Сегодня истертые слова в устах Кармаля прозвучали необычно — жестко, сухо, неприязненно. Он сдерживал себя, но голос звучал все громче, а фразы становились отрывистее и резче.

— Вся информация, которую направляли в последнее время в Москву посол и представитель КГБ, является ложной!