— Ладно, — промолвил Рэндом, спустя некоторое время. Он все еще гладил ему шею. — И что же мы доказали?
— Что он сторожевой пес.
— Что же он сторожит?
— Очевидно, Лабиринт.
— Тогда, на первый взгляд, — заметил, отходя, Рэндом, — я бы сказал, что его работа оставляет желать лучшего.
Он показал на темный участок.
— Что вполне понятно, если он также дружелюбен со всеми, кто не ест овес и не ржет.
— Я полагаю, что он очень разборчив. Возможно также, что он был поставлен здесь для того или после того, как были нанесены повреждения, для защиты от дальнейших подобных действий.
— И кто же его поставил?
— Сам хотел бы знать. Явно кто-то из наших.
— Ты можешь получше испытать свою теорию, позволив Ганелону приблизиться к нему.
Ганелон не шевельнулся.
— У вас может быть семейный запах, — проговорил, наконец, он, — и он благоволит только амберитам. Так что, спасибо, я воздержусь от этого действия.
— Ладно, это не так уж важно, твои догадки пока верны. Как ты толкуешь эти события?
— Из двух фракций, боровшихся за трон, — заметил он, — та, что состояла из Бранда, Фионы и Блейза, как ты говорил, лучше знает природу сил, действующих вокруг Амбера. Бранд не сообщил тебе деталей — если ты не опустил каких-нибудь происшествий, о которых он мог рассказать, — но, по моим догадкам, именно это повреждение Лабиринта и представляет собой средство, благодаря которому их союзники получили доступ в наши владения. Один или несколько их и причинили эти повреждения, обеспечившие темный путь. Если этот сторожевой пес откликается на фамильный запах или какое-то другое средство опознания, каким обладаете все вы, то он действительно мог быть здесь все время и не счел подобающим выступить против вредителей.
— Возможно, — согласился Рэндом. — Есть какие-нибудь идеи насчет того, как это удалось совершить?
— Наверное, — ответил он. — Я дам вам возможность увидеть это, если вы согласны.
— Что для этого требуется?
— Идите сюда.
Он повернулся и направился к краю Лабиринта.
Я последовал за ним. Рэндом сделал то же самое. Сторожевой грифон крался рядом со мной.
Ганелон повернулся и протянул руку.
— Корвин, можно мне побеспокоить тебя относительно кинжала, который я добыл?
— Бери.
Я вытащил его из-за пояса и передал ему.
— Повторяю, что для этого требуется? — вновь поинтересовался Рэндом.
— Королевская кровь Амбера, — ответил Ганелон.
— Не уверен, что эта идея мне по душе, — буркнул Рэндом.
— Все, что тебе требуется сделать, это уколоть им палец, — успокоил его Ганелон.
Он протянул кинжал.
— И дать капле крови упасть на Лабиринт.
— И что случится?
— Давай попробуем и увидишь.
Рэндом посмотрел на меня:
— Что скажешь?
— Действуй! Я заинтригован результатом.
Он кивнул:
— Ладно.
Рэндом взял кинжал у Ганелона и кольнул им кончик левого мизинца. Затем он сжал палец, держа его над Лабиринтом. Появилась крошечная красная бусинка, постепенно увеличившись в размерах, она задрожала и упала.
Сразу же с места, где она коснулась поверхности, взвился дымок, сопровождаемый слабым потрескиванием.
— Будь я проклят! — воскликнул явно заинтригованный Рэндом.
Возникло крошечное пятнышко, постепенно расползшееся до размеров полудоллара.
— Видите, — показал Ганелон, — вот как это было сделано.
Пятнышко было и в самом деле миниатюрным подобием массивной кляксы подальше и правее от нас. Сторожевой грифон издал слабый визг и отступил, быстро поворачивая голову от одного из нас к другому.
— Легче, парень, легче, — проронил я.
Я протянул руку и снова успокоил его.
— Но что могло вызвать такое большое… — начал было Рэндом, а затем медленно кивнул.
— В самом деле, что? — вымолвил Ганелон. — Я не вижу никаких следов, отмечающих место, где был уничтожен твой конь.
— Королевская кровь Амбера, — высказался Рэндом. — Ты сегодня просто-таки переполнен озарениями, не так ли?
— Попросим Корвина рассказать тебе о Лорене, месте, где рос черный круг. Я всегда настороже к действию этих сил, хотя тогда я знал их лишь издали. Эти дела стали для меня ясней с каждой новой вещью, что я узнавал от вас. Да, теперь у меня бывают озарения, когда я знаю больше об этих фокусах. Спроси Корвина, хорошая ли голова у его генерала.
— Корвин, дай мне проколотую Карту, — попросил вместо этого Рэндом.
Я вытащил ее из кармана и разгладил. Пятна казались теперь более зловещими.
Меня также поразила еще одна вещь. Я не верил, что она была выполнена Дворкиным, мудрецом, магом, художником и одно время наставником детей Оберона. До этого момента мне и в голову не приходило, что кто-то еще мог оказаться способен произвести что-то подобное.
Хотя стиль этой Карты казался каким-то знакомым, это была не его работа. Где же я раньше видел этот обдуманный штрих, менее спонтанный, чем у мастера, как будто каждое движение было очень продумано, прежде чем перо коснулось бумаги?
И еще было что-то не так в ней — качество идеализации иного порядка, чем у наших собственных Карт, почти такое, словно художник, скорее, работал по старой памяти, с мимолетных встреч или по описанию, чем с живой натуры.
— Дай Карту, Корвин, будь так любезен, — повторил Рэндом.