Рука Оберона

Дверь моей старой камеры была чуть приоткрыта. Я поставил лампу и обеими руками распахнул створку. Она поддалась неохотно, стеная всеми петлями. Затем я взял лампу, поднял ее повыше и вошел.

Тело мое затрепетало, скрутило желудок. Я задрожал. Мне пришлось подавить сильнейшее желание сбежать отсюда. Подобной реакции я не ожидал. Я не хотел отступать от этой окованной медью, тяжелой двери из-за страха, что она захлопнется за мной. Это было секундное пике в том чистом ужасе, что будила во мне небольшая пыльная камера. Я вынудил себя сосредоточиться на деталях — дырке, которая служила мне отхожим местом, почерневшем пятне там, где в тот последний день я развел костер. Провел ладонью по внутренней поверхности двери, отыскивая и прослеживая канавки, которые я пробил, царапая ложкой. Я наклонился, чтобы проверить выемку. Она оказалась совсем не такой глубокой, как тогда, когда я не ведал о толщине двери. Я осознал, как сильно преувеличивал результат того немощного порыва к свободе. Я боком протиснулся вперед и всмотрелся в стену.

Блеклый. Пыль и влага поработали, стараясь уничтожить его. Но я по-прежнему смог распознать очертания маяка Кабры, в рамке из четырех царапин от черенка моей старой ложки. Магия еще была здесь, та сила, что в конце концов вырвала меня на свободу. Я почувствовал ее, даже не взывая к ней.

Я развернулся и обратил лицо к другой стене.

Набросок, который я разглядывал теперь, поживал чуть хуже, чем маяк, но тогда он был исполнен в абсолютной спешке при свете нескольких последних спичек. Я не мог разобрать всех деталей, но память подсказала несколько тех, что были уже почти не видны: это был вид отдельного кабинета или библиотеки, книжные полки расчерчивали стены, на переднем плане — стол, глобус возле стола. Интересно, стоит ли рискнуть и протереть рисунок.

Я поставил лампу на пол, вернулся к рисунку на другой стене. Уголком одеяла я осторожно смел пыль с участка возле основания маяка. Линии стали четче. Я еще раз протер, надавив чуть сильнее. Неудачно. Я уничтожил около дюйма абриса.

Я отступил и оторвал широкую полосу от края одеяла. Сложил то, что осталось, в подстилку и встал на колени. Затем медленно и осторожно я взялся за работу над маяком. Мне нужно было достичь ясного ощущения уверенности, прежде чем я попытаюсь очистить второй рисунок.

Полтора часа спустя я встал и потянулся, нагнулся и вмассировал в ноги жизнь. То, что осталось от маяка, стало чистым. К несчастью, я уничтожил почти двадцать процентов наброска, прежде чем добился ощущения поверхности стены и соответствующего нажима одеялом. Сомневаюсь, что можно улучшить картинку еще.

Лампа затрещала и принялась плеваться, как только я тронул ее. Я расправил одеяло, встряхнул, оторвал свежую полосу. Складывая новую подушку, я встал на колени перед другим наброском и принялся за работу.

Чуть погодя я очистил то, что осталось от рисунка. Я забыл про череп на столе, пока осторожные скребки не обнажили его вновь — и угол дальней стены, и высокий подсвечник… Я отшатнулся. Было бы рискованно тереть дальше. К тому же, похоже, и необязательно. В целом рисунок казался почти таким, каким был.

Лампа еще раз мигнула. Кляня Роджера за то, что тот не проверил уровень керосина, я встал и поднял свет на уровень плеча. Я выбросил из памяти все, кроме картинки перед собой.

Пока я смотрел, рисунок приобрел глубину. Мгновение, и он стал трехмерным, а затем распахнулся, чтобы заполнить все поле зрения. Я шагнул вперед и поставил лампу на край стола.

Бросил взгляд по сторонам. По всем четырем стенам тянулись книжные полки. Окон не было. Две двери в дальнем конце комнаты, справа и слева, друг против друга, одна закрыта, другая чуть приоткрыта. Возле открытой двери стоял низкий длинный стол, заваленный книгами и бумагами. Причудливые безделушки занимали свободные места на полках, и странные ниши и углубления в стенах — кости, камни, керамика, испещренные надписями таблички, оптические стекла, жезлы, инструменты неизвестного назначения. Огромный ковер напомнил мне Ардебиль.[12] Я сделал шаг в тот угол комнаты, и лампа зашипела вновь. Я обернулся и взялся за нее. В это мгновение она и погасла.

Я пробурчал непристойность и опустил руку. Затем повернулся, медленно, в поисках любого возможного источника света. Что-то, напоминающее ветвь коралла, слабо светилось на полке напротив, и бледная линия света исходила из-под нижней кромки закрытой двери. Я оставил лампу и пересек комнату.

Тихо, как мог, открыл дверь. Комната, куда она вела, оказалась пустой маленькой гостиной без окон, слабо освещенной тлеющими углями в очаге в стенной нише. Каменные стены комнаты аркой смыкались надо мной. Очаг, возможно, был естественной нишей в стене по левую руку. Громадная бронированная дверь блестела напротив; большой ключ полуповернут в замке.

Я вошел, взяв свечу с ближайшего стола, и двинулся к очагу, чтобы зажечь ее. Но когда я опустился на колено и стал искать среди углей язычок пламени, то услышал негромкие шаги где-то у двери.