— Я следовал твоим письменным инструкциям… и устным — Эрика, — сказал я. — Я взял Талисман с собой в центр Образа и спроецировал в него себя.
— Понятно, — сказал Дваркин. — Как ты заполучил его?
— У Эрика, на смертном ложе.
Мы вошли в пещеру.
— Сейчас он с тобой?
— Мне пришлось спрятать его, но не здесь — в Тени.
— Я предложил бы тебе быстро изъять его и принести сюда или во дворец. Лучше хранить его поближе к центру сущего.
— Почему так?
— Он обладает тенденцией искажающе воздействовать на тени, если слишком долго находится среди них.
— Искажающе? Как?
— Заранее не предсказать. Всецело зависит от местонахождения Талисмана.
Мы зашли за угол, продолжили путь сквозь мрак назад.
— Что за эффект, — сказал я, — возникает, когда носишь Талисман и все вокруг тебя начинает замедляться? Фиона предупредила, что это опасно, но не была уверена, в чем опасность.
— Это значит, что ты достиг пределов собственного существования, что твоя энергия вскоре иссякнет, что ты умрешь, если не предпримешь необходимых мер.
— Что именно?
— Не начнешь черпать силу из самого Образа… изначального Образа, таящегося внутри Талисмана.
— Как этого достичь?
— Ты должен сдаться ему на милость, отпустить себя, стереть свою индивидуальность, уничтожить границы, которые отделяют тебя от остального мира.
— Похоже, легче сказать, чем сделать.
— Но сделать можно, и это — единственный путь.
Я покачал головой. Мы продолжали идти и в конце концов подошли к большой двери. Дваркин погасил посох и прислонил его к стене. Мы вошли, и он запер дверь. Уиксер плюхнулся у порога снаружи.
— Сейчас тебе придется уйти, — сказал Дваркин.
— Но слишком много вопросов, которые я должен задать тебе, и кое-что хотелось бы рассказать.
— Мои мысли рвут нить смысла, и твои слова уйдут в песок. Завтра вечером, или послезавтра, или через два дня. Торопись! Уходи!
— Отчего такая спешка?
— Я могу навредить тебе, когда на меня сойдет трансформация. Сейчас я сдерживаю ее только волей. Убирайся!
— Я не знаю как. Я знаю, как добраться сюда, но…
— В соседней комнате в столе есть специальные, любого типа, Козыри. Найди свет! Уйди! Проваливай отсюда!
Я было запротестовал, что ничего не боюсь, но черты лица его поплыли, как плавящийся воск, Дваркин стал казаться больше, и руки, и ноги вытянулись. Подхватив лампу, я смылся из комнаты, внезапный холод окутал меня.
…К столу. Я рванул ящик и выхватил несколько Козырей, которые россыпью лежали внутри. Затем я услышал чьи-то шаги — шаги того, кто вошел в комнату вслед за мной из помещения, откуда я только что выскочил. Они не были похожи на шаги человека. Хотелось оглянуться. Но вместо этого я поднял перед собой карты и всмотрелся в ту, что оказалась сверху. Картинка была незнакомой, но я немедленно сосредоточился и потянулся к ней. Горный утес, нечто вдалеке за ним, странно разрисованное небо, россыпь звезд слева… От моего прикосновения карта становилась попеременно то горячей, то холодной, и, пока я вглядывался, словно тяжелый ветер подул сквозь нее, каким-то образом перестраивая перспективу.
Вдруг справа из-за спины раздался сильно измененный, но все еще узнаваемый голос Дваркина:
— Дурак! Ты выбрал землю своей роковой судьбы!
Огромная клешнеобразная рука — черная, кожистая, узловатая — протянулась над моим плечом, словно пытаясь вырвать карту у меня. Но путь был уже открыт, и я обрушился в видение, отвернув карту от себя, лишь когда сообразил, что побег уже состоялся. Затем я притормозил и встал как вкопанный, подгоняя чувства к новому месту действия.
Я узнал новую сцену. Из обрывков легенд, случайных семейных слухов, а в основном из навалившегося на меня ощущения я узнал край, куда явился. И в полной уверенности в том, что предстанет моим глазам, я поднял взгляд, чтобы увидеть Дворы Хаоса.[13]
VI