Рука Сфинкса

Единственным человеком, которого не коснулось хорошее настроение, была Эдит. Она ела так же жадно, как и остальные, но, казалось, не наслаждалась ни необыкновенной пищей, ни терпким грогом. В начале трапезы она устроила предплечье на столе, чтобы оно выглядело более естественным: кулак сжат, запястье изогнуто. Излишняя уловка. Когда ей пришлось помочь подняться по веревочной лестнице, все поняли: что-то случилось с ее рукой. Но она ничего не говорила, а команда слишком благоговела перед нею, чтобы задавать вопросы.

Они принялись за вторую порцию, когда запястье движителя сдвинулось из-за того, что вздрогнул стол. Ее кулак задел кружку и опрокинул. Пролившийся ром не только намочил скатерть, но и погасил костер беседы. В воцарившейся тяжелой тишине Эдит отодвинула стул, взяла правую руку левой, чтобы та не болталась, и вышла на главную палубу.

Команда повернулась к капитану, ища подсказок.

Он ободряюще улыбнулся:

– Мы в долгу перед нашим старпомом из-за ее безграничного терпения. Давайте посмотрим, удастся ли нам хоть в какой-то мере этот долг вернуть.

Команда уставилась на пустые тарелки со смесью сонного удовольствия и изумления. Сенлин знал, что выжать из друзей еще немного бодрости не удастся. Им надо было выспаться.

Он объявил о приостановке вахт на день, после чего команда вскочила и покинула каюту, выйдя гуськом и унося тарелки, кружки и столовые приборы, сложенные опасно накренившимися стопками. Вечер миновал, и наступила ночь. Ирен, Волета и Адам уже спали в гамаках, когда Сенлин закончил вытряхивать скатерть.

Сенлин нашел Эдит, когда она привязывала сигнальные ленточки к такелажу. Эти простые штуковины помогали им отслеживать ветер, и их замена была не особо трудной задачей, но она дала остальной команде повод спуститься в кубрик, не отвлекая старпома от работы. И, что еще важнее, уберегла Эдит от необходимости обсуждать ее мертвый движитель.

Завязывать ленты одной рукой и зубами было трудновато. Сенлин предложил помощь, но она отказалась с натянутой вежливостью, которая подсказала ему: дальнейшая настойчивость будет воспринята как оскорбление.

Он хотел поднять вопрос о том, где она будет спать, раз ее комната разрушена. Он пришел с намерением предложить свою постель. Он мог переночевать с Адамом, а она могла оставить себе большую каюту. Но теперь он передумал. Он понял, что лишь заставит ее чувствовать себя жалкой – и тогда она рассердится. Что ж, пусть устроится с Ирен и Волетой, – может, ей станет легче, когда она окажется ближе к команде.

Сенлин сообщил Эдит о приостановленных вахтах и ушел, а она продолжила скрипеть зубами, завязывая красную ленточку.

На самом деле он был рад сохранить свою комнату и кровать. Он плохо себя чувствовал с той самой минуты, как потерял сознание в Золотом зоопарке, хоть и не мог объяснить даже самому себе, что его тревожит. Больше всего загадочный недуг походил на зуд, который терзал то один орган, то другой. То мозг, то сердце, то печень. Зуд беспокоил так сильно, что Сенлина начинало тошнить. Он считал все это симптомами недоедания, но пир, которым только что насладился, первая настоящая еда за много дней, не вылечил его.

Возможно, он и правда болен.

Смешно. Он видел призраков неделями и только сейчас подумал, что, может быть, действительно нездоров.

Как только он остался один в своей каюте, ему захотелось поразмышлять над портретом Марии кисти Огьера, чтобы освежить память о жене.

Он надел ночную рубашку и забрался в перекошенную постель. Вынул картину из полости за изголовьем и прижал ко лбу, как святую реликвию. Слабый запах льняного семени и лака несколько месяцев заменял ему память об аромате Марии. Следы кисти на картине на ощупь напоминали отпечатки пальцев, и он с большим удовольствием ощупывал их.

Всего через миг ему стало лучше. Тошнота прошла, зуд превратился в теплую, мягкую тяжесть.

Подумать только, он оставил портрет в тайнике, отправившись в Зоопарк, прекрасно зная, что Ирен, возможно, придется спасаться бегством вместе с кораблем. Насколько близок он был к тому, чтобы потерять последнее, что осталось от Марии? Он решил, что такая ошибка не повторится. Отныне, куда бы Сенлин ни отправился, он возьмет ее портрет с собой.

Он едва ли удивился, учитывая искренние чувства, которые вызвала картина, когда рядом, под одеялом, появился призрак Марии в ночной рубашке.

– Рада, что мы снова разговариваем, Том.

– Я думал, ты ушла. – Он взглянул на нее, проверяя, не сделана ли она, как прежде, из влажных пятен краски, но Мария вернула облик из плоти и крови.

– С чего ты взял?

– Последний раз, когда мы виделись, ты велела мне отпустить тебя.

– Не говори ерунды. Я так сказала только потому, что там была та ужасная женщина и ты пересказывал ей мои слова.

– Она вовсе не ужасная женщина. Она верный друг, который спасал мне жизнь чаще, чем…

– Верный друг! – насмешливо перебила Мария. – Ее слепили из того же теста, что и Красную Руку, если ты забыл. Все указывает на то, что она еще один убийца.