Рука водящая

Алексей Александрович на этот раз не рассердился, а засмеялся.

— Ты прав, — сказал он и потушил спичку.

— Ты очень хороший и умный, — и мальчик похлопал его по плечу.

— Спасибо за похвалу.

— А эти записи сжигать не надо. Они пригодится тебе.

— Откуда ты знаешь, что они пригодятся мне?

— Не знаю, но ты не сомневайся.

Алексей Александрович внимательно посмотрел на мальчика. Ему показалось, что находит в нём что-то магнетическое.

— Мальчик, скажи, ты не пропал у мамы, или она пропала у тебя?

— Какая разница, — улыбнулся мальчик, — мы разошлись и, когда нужно будет, найдёмся.

— А если ты у неё пропадёшь?

— Этого не случится.

— Откуда ты знаешь, что случится и что не случится? Возьму я, допустим, и заберу тебя.

— Ты этого не сделаешь.

— Почему?

— В этом нет необходимости.

Оба улыбнулись друг другу и остались довольны игривому разговору.

Подошла молодая красивая женщина.

— Здравствуйте! — сказала она незнакомцу и обратилась к мальчику. — Вот ты где. Пошли, нам пора!

— Мы скоро увидимся, а записи не сжигай, — сказал ему мальчик и пошёл за мамой.

«Какой самоуверенный», — подумал Алексей Александрович, провожая их взглядом.

Он положил тетрадь и спички обратно в портфель и медленным шагом направился к городу.

Автобусная остановка была недалеко. Он увидел, что мальчик с мамой ждут автобуса. На остановке кроме них никого не было. Он ускорил шаг — магнетическая сила мальчика притягивала его. Подъехал пустой автобус. Они подошли к дверям. Мама держала мальчика за руку, помогая ему подняться. В это время мальчик обернулся, тоже увидел его, споткнулся о ступеньку и упал на асфальт, ударив колено.

Видимо, ему стало больно, очень больно. Алексей Александрович понял это по тому, какую острую боль ощутил в колене в это же самое время.

Он подбежал к мальчику. Помог подняться и собрался было сказать что-то подбадривающее, но опередил мальчик, он улыбнулся ему, сказал «спасибо», а перед мамой извинился.

Они поднялись в автобус.

Алексей Александрович тоже поехал бы этим автобусом. Но пока он нагнулся, чтобы поднять с асфальта портфель, двери захлопнулись, и автобус тронулся.

Он глядел вслед удалявшемуся автобусу, и странное, весьма странное чувство начало овладевать им: ему показалось, что мальчик — это он сам, Алексей Александрович, мальчик этот — его детство! «Это же я?! Этот мальчик — я! Я узнаю себя в мальчике!» — подумал он с удивлением.

* * *

Сегодня понедельник, день приёма зачётов от студентов. Две недели чтения курса лекций по истории русской литературы шли по восходящей линии. Каждый день студенты всё больше увлекались вопросами, которые разбирал с ними их профессор. Резко изменилось у них отношение к вчерашнему своему учителю. Неожиданно для себя они обнаружили, какой он мыслящий человек и оратор.

— Профессор, можно ли привести на ваши лекции маму, она очень интересуется литературой! — спросил один студент.

— Можно, — добродушно ответил профессор.

— А я дедушку приведу, можно?

— Можно…

И последние три дня аудитория была переполнена мамами, дедушками, бабушками. Пришли даже несколько пап.

Восторг и удивление росли с каждым днём.

В конце недели профессор объявил:

— В понедельник будете сдавать зачёты.

Понедельник был тем днём, когда по плану завуча в классе Алексея Александровича должен был состояться прощальный праздник: учитель прощается со своим четвёртым классом, дети переходят в пятый, а учитель возвращается в первый. И начинается всё сначала.

Алексей Александрович пошёл к директору.

Тот обрадовался, увидев его.

— Хотел позвать вас сам… Пожалуйста, послушайте мои вчерашние стихи.

Он повлёк его к окну, достал из кармана лист, развернул его, отрешился от всего внешнего, погрузился в себя, и его правая рука начала обводить в воздухе поэтические абстракции. Он читал искусно и вдохновенно.

Я никогда детей не унижал.
Бесился и от ярости дрожал.
Как возмущался!
Как негодовал!
Но повода для мести не давал.

В порыве утверждения добра
Вершил я суд,
Как будто отобрал
Права на то у Бога
Самого,
И удивляя, и смеша Его.

Неважно,
Кто патриций,
Кто плебей,
Неважно,
Кто сильней,
А кто слабей,
И даже,
Кто глупей,
А кто умней,
Прости,
Не так уж важно это мне.

Но зло, оно есть зло,
Хоть ты умри,
И подлость— подлость,
Что ни говори.
Не примириться с этим,
Не принять,
И не понять,
И боли не унять.

Вот только дети…
Лгут.
Но ты им верь,
Как верят Небу,
Солнцу
И Траве.
Спасибо,
Господи,
Что удержал
От злобы.
Я детей не унижал.

Он закончил чтение, но понадобилось минуты три, чтобы выйти из поэтического транса.