Руки вверх, мистер гремлин!

Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой донесся снизу. Вибрируя и отражаясь от стен, он прокатился по атриуму. Начавшись с тихого стона, вой усилился до львиного рева, потом снова сник до жалобного, щемящего сердце плача. Лейтенант кошкой извернулся и шарахнулся прочь от подъемника, словно перед ним распахнулась пасть крокодила.

— Не могу, товарищ майор. Никак не могу. Хоть под трибунал отдайте.

Майор поперхнулся, откашлялся и тихо доложил полковнику:

— Товарищ командир, он не может.

Полковник Петров закрутил головой, словно воротник комбинезона внезапно стал ему тесен, вытянулся в струнку и отрапортовал:

— Он не может, товарищ генерал. Что прикажите делать?

Я повернулся к Ерофею, с любопытством прислушивающемуся к долетающим из шахты звукам. Домовой даже ладонь к уху приставил, чтобы лучше слышать.

— Что ты об этом думаешь, полковник?

Ерофей поскреб в бороде и смутно сообщил:

— Когда силы зла властвуют безраздельно, надлежит соблюдать сугубую осторожность. Мне кажется, наступает именно такое время.

— Ну, положим, такими фокусами нас не испугаешь. Дело знакомое. Подумаешь, воет… Очисти и побыстрее.

Ерофей достал неизменный прутик омелы и принялся терпеливо охлестывать каждую появляющуюся площадку. Техники почтительно ждали, затаив дыхание. После случае в ангаре никому и в голову не приходило смеяться над действиями Ерофея. Полагаю, вознамерься он станцевать лезгинку, это тоже восприняли бы как должное. Наконец домовой решил, что профилактика проведена достаточная и подал пример, первым шагнув в лифт. Я торопливо бросился следом, схватив Петрова за руку. Мне хотелось его кое о чем расспросить, но впечатлительный командир станции впал в сомнабулическое состояние и не мог связать двух слов, только шептал что-то бессвязное. Сцена в ангаре и какие-то мне пока неведомые происшествия полностью выбили его из колеи.

— Вот оно… То самое…

— Какое самое? — презрительно бросил Ерофей.

Но Петров закатил глаза и мне пришлось поддерживать его, иначе он рухнул бы на пол.

К злополучным контрольным щитам мы подошли строем. В коллективе чувствуешь себя гораздо увереннее. Петров немного воспрял духом, и потому первым предупредительно распахнул дверцу. Я поспешно зажал нос — таким зловонием пахнуло из шкафчика.

— Это што де, у вас дюбой божед так заптосто откдыть шкаф уптавдения? — прогнусавил я.

— Э-э… — выдавил Петров. — Они как правило опломбированы и закрыты.

— А как не пдавидо?

— Пять суток ареста, майор Сидоров.

— Есть! — с готовностью вытянулся главный инженер. — Десять суток ареста, лейтенант Ломанов.

— Есть! — живо среагировал техник. И угрожающе добавил: — Ну, погоди…

Я представил, как разольется волна наказаний на следующей ступеньке. Лет десять в общей сложности получится… И я разозлился. Стоять с зажатым носом было глупо, хотя на мне и красовались генеральские погоны. Как ехидно заметил один из писателей, это еще не основание, чтобы молоть чепуху. Я набрался мужества и разжал пальцы. Боже, ну и запашок.

— А мышей в шкафах вы не развели? — спросил я у Петрова. — С момента сдачи станции в эксплуатацию хоть один человек сюда заглядывал?

— Вообще-то во время регламента, как правило… — неуверенно ответил полковник, сам себе не веря.

— А как не правило? На самом деле? Паутину я вижу. Пыль вижу. Ржавчину вижу. И еще кое-что. — Я указал пальцем на темную массу, издававшую тот самый аромат. — Что это? Нет, я не вас, майор, спрашиваю. Мне хочется услышать ответ от полковника.

Петров переступал с ноги на ногу и нерешительно потрогал темно-коричневую кучку, поднял запачканный палец и повертел под носом.

— Не знаю, товарищ генерал.

Весь технический штаб станции, лучшие специалисты, собрались вокруг полковничьего пальца и внимательно обследовали его. Вердикт был единогласным и категорическим: не знаем! Только Ерофей, подозрительно крутивший носом, с шумом потянул воздух, скривился и смачно плюнул.

— Головы садовые. Звезд на погонах — целую галактику соорудить хватит, а собачьего кала не видали.

Последовала немая сцена, как в «Ревизоре». Полковник Петров выпученными глазами уставился на свой палец, поднятый для всеобщего обозрения.

— Ка-акого?

— Собачьего, — спокойно повторил Ерофей.

Полковник затрясло, он побелел и припустился куда-то бегом.

— Слабак, — сквозь зубы процедил ему вслед Ерофей.

В загаженном шкафу мы также нашли более чем странную записку. Она гласила: «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от…» Записка была составлена из вырезанных маленькими ножничками с кривыми лезвиями газетных строк, наклееных на чистый лист бумаги. Что-то это мне напомнило. Но что?

ОПЕРАЦИЯ «ФРАНЦУЗСКИЙ ПУДЕЛЬ»

Мне происходящее до крайности не понравилось, Ерофею тоже. Чувствовалась какая-то излишняя, нарочитая театральность. Пыльные закутки, потом зловещие знамения… Настоящие злые силы действуют тоньше, они не афишируют себя попусту. Но с другой стороны от фактов не уйти — служба на «Свароге» пошла наперекосяк. Офицеры долго упирались, но под моим нажимом, а отчасти с перепугу, начали рассказывать.