Рукоять меча

– А это он моим попущением такой мразью сделался, – хмуро произнес Кенет. – По природе своей он тварюшка не так чтобы особо опасная – крыса помоечная, не больше. Укусить может, но не загрызет. А я за ним недоглядел, и выросла крыса размером с овцу, да еще и зубами ядовитыми обзавелась. Возьмись я за него сразу, и остался бы он мелким пакостником, а до настоящего мерзавца не дорос бы. Паскудного ты себе хозяина выбрал, Кэссин, ничего не скажешь.

Кэссин на мгновение закрыл глаза. Им владело сейчас только одно желание – раздавить пленника между пальцами, как ком глины. Еще один взгляд на рожу пленного полудурка – и Кэссин не удержался бы. Он заставил себя закрыть глаза, чтоб не видеть этого наглого недоумка, заставил себя если и не забыть о чудовищном оскорблении, то хотя бы не думать о нем. Этот скудоумный зачем-то понадобился его кэйри живым, а значит, убивать его нельзя… нельзя… нельзя его убивать. Во всяком случае, сейчас. Ничего, как-нибудь потом мы с тобой поквитаемся.

Уняв гнев неимоверным усилием воли, Кэссин открыл глаза, готовый встретить наглую усмешку пленника. Но пленник не усмехался. Он смотрел на Кэссина с таким сочувствием, с такой жалостью во взгляде, что ярость вновь захлестнула ученика мага. Он развернулся, бешено хлопнул дверью и вышел.

Лицо у него было такое, что видавший виды стражник испуганно шарахнулся: когда кто-нибудь из старших учеников впадает в подобное неистовство, ничего хорошего ждать не приходится.

Его движение несколько отрезвило Кэссина. Как бы он ни гневался на пленника, но ведь кэйри поручил этого наглеца его заботам и спросит с Кэссина по всей строгости. Тут уж никаким гневом не отговоришься.

– Принеси этому поганцу пожрать, – с трудом переводя дыхание, велел Кэссин перепуганному стражнику. – Да смотри, чтоб накормлен был вкусно и досыта. Не то шею сверну.

Пожилой стражник быстро согнулся в поклоне; перед глазами Кэссина мгновенно промелькнула и исчезла его лысина. Не дожидаясь, пока лысина явит себя его взору вторично, Кэссин зашагал по коридору прочь от камеры с ненавистным придурком.

Гобэй удовлетворенно улыбнулся и спрятал подвеску с шерлом. Что ж, это интересно. Правильно он сделал, что подослал к пленному магу Кэссина. Наблюдать за узником, когда он наедине с самим собой, – удовольствие, конечно, превеликое, но пользы от него не так уж и много. Перед собой человек всегда позирует, всегда старается выглядеть получше в собственных глазах – и если ему никто не мешает, он всегда сумеет принять самую выигрышную позу. А собеседник этому мешает, не дает сосредоточиться на собственной непогрешимости, заставляет сболтнуть нечто сокровенное – или по крайней мере нежелательное. Никогда человек так не раскрывается, как во время разговора с тем, кого считает ниже себя. А ведь Кэссин всего лишь ученик и настоящему магу не ровня. Не может великий маг считать его равным себе – и не будет. И осторожность в разговоре с ним соблюдать не будет. Конечно, никаких тайн он мальчишке раскрывать не станет – должен ведь понимать, что Кэссин опрометью помчится к хозяину и тут же доложит все, что успел выведать. Нет, ничего существенного пленник ему не выдаст. Зато себя покажет во всей красе. Говорить он будет только о том, что Гобэю и так не может не быть известно: что он великий маг, что побывал в учениках у опытного воина, что сам наследник престола именует его не иначе как названым братом, а князь-король Юкайгин к нему весьма и весьма благоволит, что он сражался с драконом – словом, все, что уже успело войти в легенды и обрасти такой уймой подробностей, что не сразу и отделишь правду от вымысла. Да ведь важно не что он будет говорить, а как. Если внимательно слушать и еще внимательнее смотреть, Гобэй поймет без труда, в чем слабости этого хваленого мага, чего он страшится, чего не любит… словом, на чем его можно сломать. И тогда он сам, по доброй воле, передаст свою силу в руки Гобэя. Не он первый, не он и последний. Правда, такая немереная сила во власть Гобэя еще не попадала. Интересно, какова ее сущность? Ничего, это Гобэй еще узнает. В свое время.