Рукопашная с купидоном

Дубняк распрямил плечи, поднял повыше подбородок и торжественно сказал:

— Лайма, ваши ноги нужны родине.

— Хорошо, — выдавила она из себя, понимая, что, раз на нее пал жребий, ее так или иначе заставят выполнить задуманное. Разве сможет она противостоять государству? Ей заранее не оставили никакого выхода.

— Под вашим командованием будут находиться еще два человека, — выстрелил в нее Дубняк очередной порцией информации. — Иными словами, вы возглавите спецгруппу, которая должна охранять очень важную персону. Иностранца.

Лайма хотела что-то ответить, но от неожиданности икнула. Она возглавит спецгруппу?! Будет отвечать за безопасность важного иностранца?! Это какой-то параноидальный бред. Нет, этого не может быть. Какой-то фарс, розыгрыш!

Однако Дубняк стоял тут, рожа у него была весьма противная, и его слова совсем не походили на розыгрыш.

— А… А что я скажу своему жениху? — выдавила она из себя. — Бабушке? Тете? Лучшей подруге, наконец?

— Ничего не скажете, — отрезал Дубняк. — Вам придется вести двойную жизнь, так что приготовьтесь к трудностям. Через два часа за вами заедет машина. Человека, который будет вас сопровождать, зовут Вадимом. Он отвезет вас на конспиративную квартиру, где вы познакомитесь со своими подчиненными. А потом вам огласят цель операции, и вы втроем сможете обсудить детали.

— А-а-а… — проклекотала Лайма. Не Дубняк не дал ей вставить ни слова.

— И не вздумайте, — пригрозил он, — куда-нибудь сбежать. Иначе ваша бабушка окажется в тюрьме раньше, чем вы доберетесь до аэропорта.

Дубняк встал и, поправив пиджак, вышел из кабинета. Лайма же так и осталась сидеть за столом, уставившись в одну точку. Какого черта она учила аваджи?! И какого черта она болтала об этом направо и налево? В институте ей хотелось покрасоваться перед высоколобыми студентами, а потом, когда она начала преподавать, нужно было поддерживать свой престиж. Вероятно, декан сотрудничал с органами безопасности и поставлял им разнообразные сведения о сотрудниках. Вот так она и засветилась. Теперь уже поздно локти кусать.

Через два часа за ней приедут. И она никому не должна говорить о своей миссии. Придется постоянно лгать и изворачиваться, а она не умеет! И как быть с Болотовым? Она больше не принадлежит себе, а значит, и ему. Как объяснить перемены в их отношениях? А перемены обязательно будут. Болотов обидчивый и подозрительный, как, впрочем, почти все мужчины.

Лайма немедленно представила, как целует спящего Болотова в щечку, натягивает джинсы, прячет в сумочку пистолет и в мягких теннисных туфлях — чтобы не наделать шуму! — сбегает по ступенькам к подъезду, где ее ждет неприметный черный автомобиль. За рулем сидит Томми Ли Джонс или, допустим, Александр Абдулов. Не поворачивая головы, он спрашивает: «Куда поедем, босс?» Она скользит на заднее сиденье, аккуратным рывком захлопывает за собой дверцу и отвечает: «Поезжай прямо, парень. Дальнейшие указания потом».

Интересно, а ей действительно выдадут оружие? Наверное, нет — стрелять-то она не умеет! Ощущение такое, словно ее только что забрили в армию. Еще два часа вольной жизни — и все. А как же расследование? Бросить Любу одну? Оставить попытки отыскать Соню?

И, кстати, что там сказал нежданный и негаданный Борис Борисович про закрытие центра? Это просто уловка, или они и в самом деле проиграли битву за особняк? А может быть, центр закрыли спецслужбы? Специально, чтобы освободить ее от работы? Чтобы ей просто некуда было деваться?

Стоило ей об этом подумать, как в дверь постучали.

— Лайма! — плачущим голосом позвал Шепотков. — Ты уже все знаешь? — И всунул в кабинет свою неприкаянную голову.

Увидев, что она сидит за столом с расстроенным лицом, вошел и плюхнулся в то самое кресло, которое только что освободил Дубняк.

— Нам велено убираться к чертовой матери.

— Как же это, Николай Ефимович? — растерянно спросила Лайма. — Вроде бы ничто не предвещало… Как мы теперь будем?

— Всех сотрудников решено отправить в неоплачиваемый отпуск, — печально сообщил директор и потер грудь с левой стороны. Вероятно, его сердце не могло смириться с утерей руководящей должности. — Пока нам будут подыскивать новое помещение, можно немного отдохнуть… Последняя комиссия вроде бы не нашла никаких огрехов, а сегодня вдруг приезжает человек с бумагами и заявляет, что здание нужно ремонтировать или сносить. Поскольку мы не можем финансировать реконструкцию, нам предлагают выехать. Город, конечно, обещает найти что-нибудь подходящее…

— Какой-нибудь полуподвальчик, — подхватила Лайма. — И там мы устроим что-то вроде зооуголка. Станем разводить морских свинок и дарить их победителям конкурса на лучший рисунок. А по вечерам к нам будут приходить пенсионеры со своей доской для шахмат. Отличные перспективы!

— У меня нет никаких рычагов, — печально признал Шепотков. — Я обычный наемный работник, которого могут уволить в любой момент. Мы не зарабатываем больших денег. Может, нужно было сдавать помещения подо что-нибудь более прибыльное?

— Сейчас уже поздно локти кусать, — вздохнула Лайма. — Закрыли, так закрыли.