Рукопись Бэрсара

Мгновенное ощущение, оно ушло и забылось, но я вспомнил о нем через год. После первого ареста, когда я звонил Миз. Она даже не ответила: услыхала мой голос и бросила трубку, и я увидел, словно стоял рядом — озабоченную мышиную хитрость на ещё любимом лице.

Взгляд Охотника — и я ответил сквозь зубы:

— Я бывал в Суле.

— Пока Сул — просто рыбацкая деревушка. Его расцвет впереди — когда кеватцы через 26 лет дотла сожгут Лагар.

— А вам не скучно, Имк? Все знать наперёд…

— Не скучно, а тошно. Для вас это только слова: Квайр, Лагар, Кас. А я жил в этих городах, там у меня остались друзья и просто люди, которых я знаю. Если у меня ничего не выйдет, эти города сожгут. Этих людей убьют, а их дети станут рабами. Через сорок лет начнётся Великий Голод, который наполовину опустошит страну. А ещё через сто лет во всей стране не останется и тысячи грамотных. Должен вам сказать, что сейчас в Квайре грамотны почти все горожане. Есть даже зародыш университета.

— Почти рай?

— Отнюдь. Все прелести средневековья плюс суровый климат и скудные почвы. Но Квайр никогда не знал рабства. Здесь процветают ремесла и соблюдаются законы. Не так уж мало, если сравнить с тем, что нас ждёт. Мне не нужно такое будущее, Бэрсар!

— А если вы сделаете ещё хуже?

— Все может быть, — спокойно ответил он, — но я думаю, что хуже не будет. Хуже просто не может быть. Если не родится Олгон…

— У вас есть и такая модель: Ольрик. Вы там не бывали, а я бывал. И в Балге, и в Саккаре, и в Коггеу. Ничем не лучше, можете мне поверить. Та же военная история и тот же полицейский террор. А вдобавок коррупция, преступность и пограничные конфликты.

— Но вы забываете: это тоже идёт из Олгона. Гонку вооружений навязываем мы. И это наши тайные службы меняют правительства и убирают неугодных. Кстати, не только в Ольрике, но и в Тиороне.

— Не собираюсь спорить о том, что плохо знаю. «Если бы» — это не по моей части. Я признаю только «если-то».

— Хорошо. Я считаю, что если не возникнет Олгон — это противоестественное образование, раковая опухоль, сожравшая целый континент, то у человечества будет больше шансов выжить.

— Тут у вас по крайней мере два прокола. Первый: слово «противоестественный» подразумевает, что есть некий естественный ход развития. Чем вы можете это обосновать? Какие у вас есть критерии, чтобы определить, что естественно, а что нет?

— Опыт, — ответил он спокойно. — Только опыт.

— Но тогда вылезет второй вопрос: можно ли изменить историю? Мы с вами существуем, мы родились в Олгоне, который тоже существует, значит, все это произошло…

— Погодите, — сказал Охотник, — не завлекайте меня в дебри. Историю можно изменить. Хотите докажу?

— Попробуйте.

— Что вы скажите о Равате?

— Почти ничего.

— А знаете, кем бы он стал, не вмешивайся в его судьбу?

— Кем?

— Имя святого Баада вам ничего не говорит?

Это был хороший удар, у меня мороз прошёл по коже. Таких имён немного даже в нерадостной истории Олгона. Фанатик, изувер, основатель Общества Ока Господня, которое, до начала прошлого века огнём и кровью защищало веру. Рават?

— Я сам его отыскал, Бэрсар! Разбудил в нём тягу к знанию. Направил его честолюбие — а он дьявольски честолюбив! — на благородную цель. Святого Баада уже не будет!

— Будет кто-то другой, — сказал я устало. — Но в чём вы меня не убедили. Не «Око Господне», так иной какой-нибудь «Меч Господень». Мне не нравятся ваши построения, Имк, раз они не поддаются проверке. Я не могу обходиться верой, особенно, если речь о людях. Впрочем, моё мнение, кажется, вас не очень интересует? Я всё-таки попался и пора выбирать. Или-или, я правильно понял?

Весёлое недоумение мелькнуло в его глазах — мгновенный проблеск — тогда я его не понял.

— К сожалению. Вы ведь не из тех, кто остаётся посредине. Разве не так?

Я мрачно пожал плечами: так, конечно. И мрачно спросил:

— У меня будет время подумать?

— Сколько угодно.

— Тогда пошли из этого холодильника.

Дожди, дожди. Лес напитался водой, как губка, в землянке промозглый холод. Только и остаётся валяться на нарах, напрасно листая Дэнса. Дэнс подтверждает Имка, и я ловлю себя на том, что ему не верю. Даже если он прав, мне этого мало. Правда и правота… Приходится быть честным, если выбираешь между жизнью и смертью. Если бы не проклятый выбор, я бы уже согласился с Имком.

На третий день я проснулся и увидел, что он стоит рядом.

— Не хотите прогуляться, Учитель?

— Уже?

Он промолчал.

После завтрака мы надели тяжёлые сумки и отправились в путь.

Сыростью и ледяной капелью встретил нас лес. Ветки наперебой избавлялись от груза, — струйка за струйкой — сначала я ёжился, а потом стало всё равно.

Имк шёл легко и как будто не очень быстро, но я еле за ним поспевал. Стоило попросить, чтобы он сбавил темп, но я знал, что не попрошу. Глупая гордость? Может быть. А может быть, просто расчёт: чем бы это ни кончилось, я должен быть с ним на равных. Только так — и больше никак.

Он сам сбавил шаг. Посмотрел на меня, улыбнулся:

— Устали?

Я упрямо мотнул головой.

— А вы неплохо держитесь, Тилам.

Теперь уже я посмотрел на него и ответил с запинкой:

— Спасибо… Баруф.