Рукопись Бэрсара

Пора! Сигнал подтолкнул вперед, и она напряглась, одолевая его. До боли в стиснутых зубах, до капель на лбу. Тебя ломает, а ты стоишь, и пятерка топает за спиной, но цепь все‑таки изогнулась, она удерживала центр, а фланги уходили вперед ‑ пусть фланговый огонь ослабит удар. Невод, подумала она, где‑то там идет третья цепь, и мы успеем ее искрошить.

И ‑ ничего. Не приходила холодная радость боя, только стыд и глухая тоска. Сколько тех, кого я сейчас распылю, шагало рядом со мной? И сколько ожогов и ран я получила от прежних друзей?

‑ Надо кончать, ‑ сказала она себе. ‑ С этим все.

И тут начался бой.

И снова черные вихри гуляли по черной степи, и светлые тени текли сквозь роящийся мрак, и снова мы поднимались из праха, и поредевшие цепи шагали к Казарме.

Инта шагала одна. Может быть, кто‑то еще догонит меня у стены...

‑ Я сделала все, что смогла, ‑ сказала она себе. ‑ Я берегла себя не больше, чем их. Они уже на той стороне, ‑ сказала она себе, ‑ и завтра мне в них стрелять.

Стыд и глухая тоска. Хорошо, что мне помогает боль. Мне больно, больно, очень больно, твердила она себе и вслушивалась в боль, и пряталась за ней, но боль ушла, стекла в горячий прах, и ничего не спрячешь от себя.

Меня обворовали. Все было ничего, пока был бой. Нелепый бой, бездарный бой ‑ но бой.

Мне надо уходить, подумала она. Есть Алек ‑ и я не хочу в него стрелять. И есть Альд... Вот дурачок, подумала она, зачем он все это распутал? Нет, это хорошо, что он распутал, я не из тех, кем можно так играть. Я им еще припомню. Она подумала, как это им припомнит, и покачала головой. Нет выхода, подумала она, мы ‑ мертвецы, мы ‑ копии, но ничего, подумала она, я ‑ неплохая копия. Не знаю, как там было на Земле, но, кажется, ей очень повезло, когда меня убили.

Она подходила к Казарме одна, усталая женщина с тихим лицом, и створки огромных ворот ожидали ее. Последняя из живых входила в обширный проем, и двери Казармы сошлись за ее спиной.

А вечером мы сидели втроем, другая жизнь, подумала она, какая же я действительно я ‑ та, что в бою, или та, что теперь?

‑ Я все время тебя видел, ‑ сказал Алек, и она улыбнулась ему.

‑ А я вот думаю, ‑ сказал Альд. ‑ Этот бой... что‑то тут не так.

‑ Дурацкий бой, ‑ сказал Алек. ‑ Крутят одно, как киношку.

И опять они молчали втроем, Алек видел спокойный лоб и морщинки у тихих глаз, Альд ‑ бестрепетный взгляд и огонь непреклонной воли, прожигающий ложный покой, а Инта вовсе не видела их ‑ Алека, которого, кажется, любит, и Альда, которому просто верит; не люди, а три боевых единицы, и надо подумать на что мы годны.

‑ Группа прорыва, ‑ сказала она себе. ‑ Прорыв, ‑ сказала она вслух.

‑ Куда? ‑ сказал ей Альд. ‑ Это или бред или модель.

‑ Куда‑нибудь, ‑ сказала она. ‑ Мы уже отошли от нормы. Значит, завтра... или скоро ‑ первая цепь.

‑ Прочистка мозгов? ‑ спросил с усмешечкой Альд. ‑ И куда будем рваться: вверх, вниз, через стенку? Спятишь с вами, ребята! Вы что, не понимаете, что это моделируемая, а не действительная реальность?

Инта глядела на него. Ну‑ну, еще...

‑ Не знаю, зачем моделируют наше сознание, но что это модель, я уверен. И что все прочее, ‑ он обвел взглядом Простор, кивнул за плечо, обман, я тоже уверен. Как может смоделированное сознание выйти из модели, частью которой оно является?

‑ Погоди, Альд, ‑ сказала она, ‑ пожалей наше беспамятство. Я не очень понимаю, о чем ты говоришь, но я понимаю одно: мы слишком хорошо... повторены для такой дурацкой игры. Зачем?

‑ А иначе она потеряет смысл. Только мы в ней что‑то можем. Единственное разнообразие: куда нас воткнут. И бой каждый раз немножко другой.

‑ Тогда почему же нас не выключить сразу? Отыграли свое ‑ и выключить.

‑ Сотремся, ‑ сказал Алек. ‑ Если хоть чуть‑чуть собой не побыть, сотрешься к чертовой матери.

‑ Ну, хорошо, ‑ сказала она. ‑ Но если наша... особенность так важна, значит, что‑то должно ее защищать. Ведь даже при переходе мы забываем все ‑ но не себя, так?

‑ Так, ‑ медленно ответил Альд.

‑ А когда нас выключат, мы ведь тоже ничего из себя не теряем?

‑ Но... ‑ начал было он.

‑ Погоди, Альд! Ты сохранил память, а мы нет, но у нас есть... ‑ она поглядела на Алека, и тот сначала кивнул, а потом развел руками, потому что где здесь найдешь слова? ‑ Ну, неважно, как это назвать. И это мне говорит: не может быть, чтобы наша игра... чтобы это была единственная игра. Понимаешь, пока я верила в бой... ну, он мог быть единственным. Единственное существование, единственная смерть. А так...

‑ Что?

‑ Погоди, Альд, ‑ снова сказала она. Было очень трудно находить слова, и все‑таки они были, и она даже удивилась, что помнит так много слов, и что за этими словами есть смысл, и когда она говорит, он словно бы прорастает сам по себе. ‑ Зачем нас отключают? Если Игра не прерывается, нас незачем отключать. Пусть мы будем думать, что спим. Или просто: лег а потом утрой и бой. Так? А тут четко: отключают. И появляемся не у себя, а уже в степи. Зачем?

‑ Не знаю, ‑ сказал Альд. ‑ Не думал.

‑ А если в это время просто другая Игра? И мы в нее тоже играем только по‑другому.

‑ Ну и что?