Ривен отвел глаза и заметил в углу четыре чемодана, которые удалось собрать Защитникам. Нищие, не долго думая, взломали замки и достали драгоценное содержимое: кипы старых, пожелтевших газет.
Амадор с кривой усмешкой посматривал на парковщика, опираясь на дверцу «железной девы».
– Итальянская, а точнее сказать, падуанская пресса пятьдесят третьего – пятьдесят четвертого годов. Никакой ценности не представляет… – Слепой дернул уголком рта. – Сколько усилий и сколько смертей, и все ради жалких пяти килограммов старой бумаги… Наш Господь большой шутник, тебе не кажется?
– У святого отца из нашего приюта не было мнения на этот счет. У него все силы уходили на то, чтобы лапать воспитанников.
Слепой хохотнул.
– Ты в точности такой, как мне описывали. Надеюсь, у тебя обо мне тоже сложилось адекватное впечатление… – И, внезапно изменив тон, спросил почти заискивающе: – Заключим сделку?
– Для того я и пришел.
– Пятый чемодан у тебя?
– В надежном месте.
– Ты его открывал?
– …
– Ладно… Не важно. Сколько?
– Двадцать кусков.
– Я дам тридцать, если буду в тебе уверен; деньги не имеют значения. А в качестве бонуса можешь забрать эту рухлядь, – слепой кивнул на Альваро.
– Я, в свою очередь, должен быть уверен, что меня отсюда выпустят. Мертвецу деньги ни к чему.
– Как скажешь. Предлагай свои условия.
– Вы… не можете… этого сделать… Ривен. – Слабый голос священника не вязался с каменной твердостью его слов.
– Не бойтесь, я без вас не уйду.
– Вы не понимаете… Вы не можете этого сделать… если чемодан у вас, книга… Книга там, где должна быть.
Амадор, готовый заставить пленника замолчать, замер, положив руку на дверцу «железной девы», и жадно ловил каждое слово.
– О чем это вы? – грубо спросил Ривен.
– Я приехал в Севилью… чтобы найти вас, Ривен.
– Вы сами не знаете, что говорите.
– Уже пробило… двенадцать?
Никто не ответил.
– Полночь… наступила?
Амадор кивнул.
– Я могу… доказать. – Альваро отчаянно ловил губами воздух. – Мой дядя кардинал Тертулли приказал мне… просил меня отдать Рукопись Бога вам, Ривен.
Парковщик повернулся к слепому, стараясь не обращать внимания на бредни старика.
– Вернемся к вопросу о деньгах. У вас вся сумма с собой?
Альваро настаивал:
– Послушайте… я могу доказать, что вы… избранный. Если новый год уже… начался, должен появиться знак… Посмотрите на свое запястье, снизу.
Ривен не двигался.
Внезапно он вспомнил, как невыносимо жгло руку.
И резким движением отдернул рукав.
На запястье горела пентаграмма.
Парковщик не произнес ни слова.
– Вы новый… Хранитель.
– Проклятые маги, – пробормотал Амадор; он не нуждался в зрении, чтобы понять: на руке Риве-на и вправду появился знак, о котором говорил священник.
Ривен хранил молчание.
Первых лет своей жизни он не помнил, настоящее казалось ему форменным безумием, а будущее он не желал принимать, но не знал, как спастись от неизбежного.
Перед глазами Ривена мелькали воспоминания последних дней, неровного пути, которому он был не только свидетелем, но и пунктом назначения, тугой спирали, пружины, готовой вот-вот разжаться.
– Старый дурак… – прошипел Амадор, обращаясь к запертому в железном чреве, окровавленному, задыхавшемуся пленнику. – Я почти поверил, что ты посланник небес, а ты, оказывается, жалкий лакей дьявола, привыкший делать грязную работу за своего хозяина. А мы, отбросы, убийцы, чудовища по локоть в крови… последняя надежда мира.
Выплюнув эти слова, полные презрения и неподдельной горечи, слепой с силой захлопнул дверцу орудия пытки. Священник успел закрыть глаза, чтобы не видеть хищных шипов, готовых вонзиться ему в лицо.
Наверное, он закричал, но герметичная дверца не пропускала звуки.
Ривен инстинктивно зажмурился вслед за Альваро.
Открыв глаза, он с изумлением обнаружил, что все вокруг позабыли о священнике и с тревогой смотрят ему за спину.
Парковщик обернулся.
Посреди зала стоял комиссар Арресьядо и с нарочитой, почти комической медлительностью обеими руками поднимал пистолет.
Никто не слышал, как он вошел. Комиссар был все в той же перепачканной белой рубашке, с трудом держался на ногах и не мог выговорить ни слова. Он был мертвецки пьян.
Один из нищих скользнул к Амадору и что-то зашептал ему на ухо. Остальные притихли: чтобы пьяный безумец начал палить направо и налево, хватило бы и неосторожного вздоха. Только вода журчала, стекая по стенам, чтобы впитаться в черную землю дворика.
Ривен, похоже, и сам терял рассудок: вместо того чтобы беспокоиться из-за спятившего легавого, он вдруг с неумолимой ясностью осознал, что Альваро больше нет. Эрнандес, стоявшая ближе всех к Арресьядо, не сводила с него испуганных глаз.
Герои в зале отсутствовали.
Тем удивительнее оказался поступок поводыря, который совершенно неожиданно для всех бросился на комиссара.
Так песнь дождя слилась с песнью пламени.