Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая

Как хорошо, что есть Соня, которая – он был в этом уверен – сделает все возможное и невозможное, чтобы отстоять его интересы.

Дверь открылась, впуская капитана Круминьша.

Вид он теперь имел хоть и по-прежнему бравый, но с налетом некоторой растерянности… Включив магнитофон, он приступил к допросу, теперь уже на русском, на котором говорил совершенно свободно, хоть и с лёгким акцентом. Адвокат внимательно следил, чтобы Алекс не сказал чего-нибудь лишнего.

После формальностей, в которых выяснилось, что Алекс не кто иной, как всё-таки Александр Берзин, и цель его визита в Латвию – вопросы семейные, а не какие-нибудь там аферы или чем там занимаются международные мошенники, перешли к вопросам практическим. От которых присутствующие, включая капитана, сильно загрустили: и бумажной и всякой прочей волокиты предстояло немало.

Нужно было известить посольство России, как-никак, а Алекс – российский гражданин. А от информации о том, что в Германии готовится суд по миллионному иску в отношении авторских прав задержанного, капитан и вовсе опечалился.

Короче, каша заварилась крутая.

И пока юристы будут строчить всевозможные бумаги, Алексу придётся «отдыхать» в камере. Таков порядок.

Против Ordnungа возразить было нечего. Есть процедуры, и им необходимо следовать. Поэтому после подписания всего необходимого и прощания с Янчуком, пообещавшим постараться завершить формальности как можно быстрее, Алекса в полицейском бусике перевезли в настоящую тюрьму. Возможно, это была вовсе не тюрьма, а какое-то другое учреждение, но сути дела это не меняло – он оказался в самой настоящей камере с натуральными железными решётками и койкой, прикрученной к стене. Обращались с ним вежливо, но тем не менее отняли и ремень и шнурки. Загребая шаркавшими по полу, лишёнными шнурков сапогами, Алекс обошёл свои новые владения. Койка, стол, за небольшой стеночкой – унитаз и умывальник. С комфортом разместиться нельзя, но переночевать – можно.

После ужина, довольно сытного, хоть и не слишком вкусного, Алекс умылся и улёгся на койку, оказавшуюся узкой, но вполне приличной.

Он лежал, положив голову на руки, глядел в потолок, освещаемый тусклой лампочкой, и чувствовал, как его «отпускает».

Он даже не сознавал, какой цепкой хваткой держало его нервное напряжение все эти дни с момента нападения на хутор. Сейчас казалось, что это было очень давно, хотя прошла всего неделя с небольшим, и до сих пор болели ребра, да и фиолетовые гематомы на лице едва успели пожелтеть, что явно не придавало ему респектабельности. События, в которые Алекс совершенно неожиданно оказался вовлечён, мчались сплошным вихрем – нападение на хутор, шкатулка, документы, неопровержимо свидетельствовавшие, что он – потомок рода фон Дистелрой, потом – второе дно и хранящиеся там драгоценности, оценённые в невероятную, просто гигантскую сумму. Затем – иск, отнимавший у него право на его собственные, кровные изобретения, и Соня, кромсающая брошку, чтобы перевезти через границу не что-нибудь, а – страшно подумать – контрабанду. А теперь ещё и этот арест…

Слишком много, слишком быстро, слишком опасно.

В то же время какой-то частью ума, способной мыслить аналитически, он словно глазами стороннего наблюдателя оценивал происходящее и изумлялся дьявольской логике и изобретательности герра Шварца: не было ни малейшего сомнения, что за всеми нападениями стоит именно он, Шварц-старший, ибо младшему – Рудольфу – не хватило бы ни ума, ни железной хватки, чтобы удерживать этот план. Он вспоминал, как Густа описывала маленького Конрада – вредного, но умного. Этот враг умел добиваться своего, расчётливо наступая по всем фронтам.

Второе, чего не мог не отметить молодой учёный, – это слаженная работа команды, казалось бы, случайно создавшейся за это невероятно короткое время: он, Соня и Ева с Марисом.

С некоторой горечью он признавался себе, что слабым звеном в этой команде был, пожалуй, он сам с его идеализмом и прямотой. Именно он привёз на хвосте все те неприятности, что с такой силой обрушились на хутор. Но вместо того, чтобы ополчиться на него, Ева – совершенно ему незнакомая женщина – немедленно признала в нем «своего». Ведь она могла просто-напросто не пустить его в дом, могла не показать дневники Густы. И тогда все, что он знал бы о своих предках, это сказки фон Шварца-старшего. Но девушка легко, словно только так и должно быть, приняла его в семью… Алекс, положа руку на сердце, не мог ответить честно даже самому себе, смог ли бы он поступить так же.