Рукопись из Тибета (СИ)

На одной из окраинных, с несколькими старыми карагачами улиц, мул встал у последнего в ряду, добротного, в два этажа дома. Уйгур спешился, что-то гундя под нос и ввел животное в калитку.

Я же, быстро пройдя улицу, поднялся на невысокий, поросший кустарником холм за ним, откуда просматривался двор усадьбы.

Бахрам, уже без халата и шапки, сидел на ковре в тени зеленого чинара рядом с одноухим, поглощая куски мяса из котла, а им прислуживала молодая женщина.

Затем оба чаевничали и вели беседу, а спустя час, уйгур снова выехал со двора, направляясь к рынку.

— Так. Здесь у них нора, — решил я, после чего спустился с холма и отправился в шапито. Пообщаться с Кайманом.

Он как раз закончил урок, собираясь домой, и весьма обрадовался известию.

— Так что? Навестим их ночью? — мстительно раздул ноздри.

— Аз воздам, — кивнул я. Зло должно быть наказано.

Когда на городок опустилась мгла, а небо затянуло тучами, мы снова были на холме, наблюдая за жилищем.

В двух окнах нижнего этажа теплился неяркий свет, кругом было тихо и безлюдно. Где-то далеко гавкали собаки.

— Давай за мной, — шепнул я вождю, и мы, стараясь не шуметь, стали спускаться к стене окружавшей дом. Точнее к ее задней части. Днем я приметил там несколько выпавших камней, и во двор можно было легко проникнуть.

Вскарабкавшись на стену, мы тихо спрыгнули внутрь и прислушались.

В пристройке взмыкнул мул, потом еще раз. Мы затаились.

Через минуту скрипнула входная дверь и, в полосе света появился одноухий.

Недовольно брюзжа, он пошаркал к пристройке, но не дошел. Прыгнув вперед, я хряснул ему по затылку кулаком, безухий хрюкнул и повалился наземь.

В следующее мгновение Кайман вбил жертве в рот тряпичный кляп и захлестнул поясным ремнем руки.

Потом мы подбежали к двери, я потянул ее на себя, и оба скользнули внутрь, В душную, с горящим очагом комнату, откуда на второй этаж вели ступени.

В центре, на ковре, стоял низкий столик с несколькими подушками, на нем бутыль рисовой водки и остатки ужина, а рядом кальян. Судя по характерному запаху, тут недавно курили опий.

За первой комнатой была еще одна, где у деревянного сундука спиной к нам, Бахрам со спущенными штанами, трахал лежавшую на крышке животом, девицу.

— Бог в помощь, — войдя туда первым, ласково изрек Кайман.

— Хозяин оглянулся, выпучил мутные глаза, и тут же получил хук в челюсть.

— Тс-с, — приложил к губам палец вождь, когда испуганная партнерша, развернувшись фасадом, открыла было рот. — А то зарежу.

— М-м-м, — закивала та побледневшим лицом и в страхе забилась в угол.

Сиськи у нее были как у Анфисы Чеховой и я, сдернув с гвоздя висящий там халат, бросил женщине. — Прикройся.

Меж тем Бахрам зашевелился, выплюнул зубы и, встав на четвереньки, скуля пополз к двери. Не тут-то было.

Кайман сгреб его под микитки, шмякнул на сундук. — Не спеши, убогий.

— Где наши вещи и деньги, сын мой? — подойдя вплотную к дрожавшему вору, вопросил я загробным голосом.

— Т-тут, — показал он дрожащим пальцем в обитую медью крышку.

— Отпирай, лишенец, — прошипел вождь. — Быстро.

Встав на дрожащие ноги и пуская сопли, азиат снял с шеи ключ на засаленной тесемке, мелодично щелкнул замок, и Кайман поднял крышку.

На пол полетело всевозможное шматье, а затем он извлек две дорожные сумки. Проверили. Все было в наличии. В том числе рекомендательное письмо в опечатанном пенале и пачка «зеленых».

— Четки и часы? — навесил я на плечо обе.

— У брата, — прошепелявил вор, кивнув на входную дверь. И всхлипнул.

Через минуту Кайман приволок со двора безухого, передав мне искомое, после чего усадил того рядом с Бахрамом, выдернув кляп. — Сиди, козел, и не дергайся!

После этого выяснив, что девица была жрицей любви, взятая на прокат, мы ее отпустили, приказав держать язык за зубами.

— Слушайте ламу Уваату, дети мои, — обратился я к ворам, когда мы остались одни. — Если мы вас сдадим властям, в лучшем случае вам отрубят еще по уху. А в худшем — головы. Но поскольку мы слуги Просветленного[214], а он добр, предлагаю вам искупление грехов. Как, согласны?

Оба энергично закивали.

— Завтра до полудня (продолжил), вы пригоните к храму свое стадо и пожертвуете его Будде, вернув нам лошадей с яком.

— И не вздумайте бежать, — ощерился Кайман. Из — под земли достанем.

— Мы все так и сделаем, уважаемые кущо-ла, — размазал по лицу слезы Бахрам, а одноухий бормотнул, — воистину так. Дрожа губами.

На прощание, по доброте душевной, лама Кайман врезал каждому еще раз по морде, я пожелал доброй ночи, после чего мы покинули воровской притон, тихо прикрыв калитку.

Утром следующего дня, у монастыря ржало стадо, а во дворе Чак с еще одним пони и флегматичным яком, хрупали овес из кормушки.

Еще через сутки, когда вождь, проведя заключительный урок, получил причитающуюся за труды сумму, мы покачивались в седлах на горной дороге.

Впереди, на мышастом ослике, ехал нанятый нами проводник — китаец, сзади похрюкивал косматый як с погонщиком — дунганином[215], навьюченный поклажей.