Рукопись, найденная на помойке

Мне снилось, будто я иду по голому, пустому полю, над которым плывут по небу облака, похожие на басовые ключи. Я иду босая, и ноги по щиколотку погружаются в теплую мягкую пыль. Неожиданно начинается дождь. Дождь из звуков. Струи, сначала тонкие, струнные, клавесинно звенят; затем крепчают и гудят трубами органа. Бах. Токатта. И навстречу этому дождю из увлажненной почвы начинают подниматься хрупкие серебряные и золотые ростки флейт и кларнетов, раскрываются на тонких стеблях листья их клапанов, расцветают головки труб и тромбонов, созревают ягоды колков, завиваются валторны и скрипичные грифы, прорастают мелодии Вивальди… «La Notte». И вот уже вокруг меня не пустое поле, а дикие заросли аккордов и арпеджио, осыпающие меня золотыми семенами и почти заслоняющие небо… И где-то в самой гуще этих зарослей зарождается утробный звук, безумные кошачьи рулады.

От этого звука я и проснулась. Видимо, в сад забрели чужие коты, подумала я, еще не до конца проснувшись. Но один из голосов… да, он был мне знаком – голос Флажолет, когда ей хотелось кота. Наверное, на нее опять накатило. Нужно дать ей капли. И тут я проснулась окончательно: голоса раздавались из сада. Из сада! Я вскочила и подбежала к окну.

Полная луна освещала большую клумбу и кусты сирени. И там, на открытой полянке возле клумбы кружились в странном танце две тени. Одна, знакомая, переминалась на месте, слегка поворачиваясь, а другая - большая, лохматая, чужая - подходила к ней то с одного, то с другого боку…

Я кинулась вниз по лестнице, теряя тапочки и даже не накинув халат. Выскочив на крыльцо, я увидела, как огромный чужой кот хватает за загривок мою Флажолет и наваливается на нее сверху. «Брысь!» – закричала я, но они уже ничего не слышали. Несколько секунд они были одним существом, потом Флажолет ужасно закричала и кот отскочил в сторону, но она успела дважды ударить его лапой. Я бросилась к ним, машинально схватив стоявший в сенях веник, но кот в то же мгновение, мелькнув лохматой тенью, скрылся в кустах. А Флажолет, внезапно показавшаяся мне такой чужой, словно бы и не нуждаясь во мне и не замечая меня, принялась кататься по траве, тереться головой об землю, как будто хотела протереть шерсть на загривке, и издавать какие-то совсем новые звуки – звуки боли и блаженства…

Магазин ненужных вещей

IV

А еще в литературе должно наблюдаться развитие характера главного героя. С этим у Влады тоже были сложности, даже если она черпала материал из собственной жизни.

Как это ни покажется странным, думая о себе – прошлой – она не могла провести четких границ внутри периода, тянувшегося от начальной школы до окончания института. Как ей теперь казалось, разницы было мало. Влада даже не могла как-то особо выделить подростковый возраст, о котором столько потом всего начиталась и наслышалась. Похоже, он начался раньше и закончился позже, чем следует. Наивность, инфантильность, страсть к преувеличению своих чувств и переживаний, демонстрация своей уникальности и более серьезное, чем нужно, отношение к некоторым вещам, свойственные ей в детстве и в юности, – может быть, все это было следствием того, что до школы Влада почти не общалась с другими детьми. В детский сад ее не отдавали, и со сверстниками она почти не встречалась, потому что почти все время проводила не в городе, а в папиной загородной лаборатории, среди его сотрудников и аспирантов. Да и в городе ни на какие детские площадки ее не водили: родителям было некогда, а бабушка, с которой ее оставляли, предпочитала играть в карты и настольные игры, а не ходить на улицу. Только изредка Влада встречалась со своим троюродным братом Илюшечкой, бывшим на год ее старше – когда папина двоюродная сестра тётя Рена приходила к ним в гости – и всё.

Родители с Владой никогда не сюсюкали и не говорили «детским языком». Никаких там: «бо-бо» или «бибика». Поэтому подобные слова, однажды услышанные из уст Илюшечки, вызвали у нее культурный шок, а сюсюкание некоторых взрослых доводило до белого каления.

Одновременно у неё было чёткое сознание того, что она – центр вселенной.

Влада могла долго молча заниматься своими делами (с тех самых пор ей никогда не бывало скучно наедине с самой собой), но когда она создавала, к примеру, какой-нибудь «музей», открывала «магазин» или устраивала «концерт», туда добровольно-принудительно доставлялись все папины сотрудники и члены их семей, если таковые наличествовали. И все они должны были восхищаться и писать серьезные отзывы в специальную тетрадь.

Имевшиеся пустоты вокруг себя Влада заполняла фантазиями. Она создавала воображаемых людей и строила с ними воображаемые отношения. Решала, всерьез переживая, выдуманные проблемы и конфликты. И все эти созданные её фантазией люди так или иначе должны были признавать Владу единственной и неповторимой, все вымышленные мужчины в нее влюбляться, несуществующие братья и сестры – обожать и слушаться. Себя при этом она видела взрослой, в белом платье, настоящей героинею романа..