Рукопись, найденная в Сарагосе

Князья Зодиака показываются в необычайно великолепных образах. Кроме того, мы различаем множество особых обстоятельств, сопровождающих появление различных существ и служащих для того, чтобы отличить одних от других. Так, например, злых духов можно узнать по зловредным влияниям, которые возникают после их появления.

Что касается идолов, то мы верим, что если мы создаем их при строго определенном взаиморасположении небесных тел или с определенными теургическими церемониями, то мы в состоянии привлечь известные частицы Божественной сущности. Однако искусство это столь призрачно и недостойно истинного познания Бога, что обычно мы предоставляем его жрецам гораздо более низкого сана, чем тот, к которому я имею честь принадлежать.

Когда какой-нибудь из наших жрецов вызывает богов, он в некотором смысле сопричастен их естеству. Однако он не перестает быть человеком, только Божественная природа пронизывает его до известной степени, и он связывается определенным образом с Божеством. Оказавшись в таком состоянии, он легко может приказывать нечистым духам или земным и изгонять их из тел, одержимых ими. Порой наши жрецы, соединяя минералы, зелья, травы и материалы животного происхождения, создают смесь, которая может стать вместилищем Божества; но при этом подлинным узлом, связующим священнослужителя с Божеством, является молитва.

Все эти обряды и догматы, которые я вам изложил, мы приписываем не Тоту, или третьему Меркурию, который жил во времена Озимандии, но пророку Битису, который жил за две тысячи лет до того и истолковал принципы первого Меркурия[210]. Однако, как я вам уже говорил, время многое изменило, так что я не думаю, чтобы древняя религия дошла до наших дней в своем первоначальном состоянии. В конце концов, если я должен сказать вам все, то наши жрецы иногда осмеливаются угрожать собственным богам; тогда во время жертвоприношения они произносят такие слова: «Ежели не исполнишь моего желания, я разоблачу самые сокровенные таинства Изиды, выдам тайну пучины, сокрушу саркофаг Озириса[211] и рассыплю все сочленения его».

Признаюсь вам, что я отнюдь не одобряю этих формул, от коих даже халдеи полностью воздерживаются.

Когда Херемон дошел уже до этого места своего учения, один из жрецов низшей степени ударил в колокол — наступила полночь; а так как и вы также приближаетесь к месту вашего ночлега, позвольте мне отложить на завтра продолжение моего рассказа.

Вечный странник Агасфер удалился, Веласкес же заверил нас, что он ничего не узнал нового и все это можно отыскать в книге Ямвлиха.

— Это сочинение, — прибавил он, — которое я читал с большим вниманием и никогда не мог понять, каким образом критики, которые считали достоверным послание Порфирия к Анебону Египтянину, признали ответ Египтянина Абаммона вымыслом Порфирия. Я полагаю, что Порфирий просто присоединил к своему труду ответ Абаммона, присовокупив заодно некоторые собственные замечания о философах греческих и о халдейских.

— Кто бы это ни был, Анебон или Абаммон, — изрек Узеда, — могу поручиться, что Агасфер говорил вам истинную правду.

Мы прибыли к месту ночлега и устроили легкий ужин. У цыгана оказалось свободное время, и он так продолжал рассказывать нам о своих приключениях:

Продолжение истории цыганского вожака

Молодой Суарес, рассказав мне, чем кончилось первое его свидание в Буэн-Ретиро, не смог побороть сна, который и в самом деле был ему совершенно необходим для восстановления сил. Вскоре он заснул глубоким сном, однако на следующую ночь продолжал свой рассказ такими словами:

Продолжение истории Лопеса Суареса

Я покинул Буэн-Ретиро с сердцем, преисполненным любви к прекрасной незнакомке и негодованием по адресу Бускероса. Наутро, а было это как раз в воскресенье, я полагал, что встречу в каком-нибудь храме предмет моих мечтаний. Напрасно обежав три церкви, я нашел ее в четвертой. Она узнала меня и, после мессы приблизившись ко мне, шепнула:

— Это был портрет моего брата.

Она уже исчезла, а я все еще стоял на месте как прикованный, очарованный этими несколькими словами, которые только что услышал, ибо я был убежден, что, будь она равнодушна ко мне, ей не пришло бы в голову успокоить меня таким образом.

Вернувшись в трактир, я велел принести обед, в надежде, что на сей раз незваный гость оставит меня в покое, но вместе с первым блюдом появился Бускерос, крича во все горло:

— Сеньор дон Лопес, я отклонил двадцать приглашений и прихожу к тебе! Впрочем, я тебе уже сообщил, что я весь к твоим услугам!

Мне захотелось сказать этому наглецу что-нибудь неприятное, но тут я вспомнил, что батюшка запретил обнажать шпагу, поэтому скрепя сердце приходилось избегать ссоры. Бускерос велел принести себе блюдо, сел и, обращаясь ко мне с неподдельной радостью, сказал: