Рукопись, найденная в Сарагосе

— Любезные мои друзья, — сказал я, — нужно сперва сколотить лестницу приблизительно пятнадцать футов вышины. Трое из вас, закутавшись в плащи, легко смогут нести ее; они должны будут только спокойно следовать друг за другом, выбирая менее освещенную сторону улицы, и держать лестницу на некотором расстоянии от стены. Когда мы пожелаем использовать лестницу, мы приставим ее к окну, в то время как один из нас вскарабкается на уровень облюбованного нами жилья, остальные же останутся на некотором расстоянии, дабы стоять на страже. Узнав о том, что творится в заоблачных краях, мы поразмыслим о том, что будем делать дальше.

Все единодушно согласились с моим замыслом. Я велел соорудить легкую, но крепкую лестницу, и, как только она была готова, мы сразу же принялись за дело. Я выбрал дом приличного вида, окна которого были расположены не слишком высоко. Мы приставили лестницу, и я вскарабкался таким образом, чтобы обитатели избранного мною жилья могли увидеть только мою голову.

Луна ярко освещала всю комнату, но, несмотря на это, я в первый миг ничего не мог разобрать; вскоре, однако, я заметил в постели человека, который устремил на меня блуждающий взор. Смертельный ужас, как мне показалось, лишил его речи, впрочем, миг спустя он вновь обрел ее и сказал:

— Жуткая окровавленная голова, перестань преследовать меня и не упрекай меня в непредумышленном убийстве!

Когда дон Роке досказывал эти слова, мне показалось, что солнце клонится к западу, но часов у меня при себе не было, и я спросил у Бускероса, который час.

Этот вопрос несколько обидел дона Роке; он нахмурился и проворчал:

— Я полагаю, сеньор дон Лопес, что, когда порядочный человек имеет честь рассказывать тебе свою историю, ты не должен прерывать его в самом захватывающем месте, если только ты не намерен дать ему понять, что он, как это говорится по-испански, pesado, то есть унылый увалень. Я не думаю, чтобы подобный упрек мог относиться ко мне, и посему продолжаю свою речь.

— Видя, что голова моя показалась ему кровавой и ужасной, я придал чертам моего лица как можно более страшное выражение. Незнакомец не смог этого вынести, соскочил с кровати и выбежал из комнаты. Какая-то молодая женщина, которая почивала на этой же постели, проснулась, выпростала из-под одеяла свои белоснежные руки и потянулась, стряхивая с себя дремоту. Заметив меня, она ничуть не смутилась, встала, заперла на ключ двери, захлопнувшиеся за ее благоверным, после чего подала мне знак, чтобы я влез в комнату. Лестница была немного коротка, однако я ухватился за некие замысловатые архитектурные украшения и смело вскочил в комнату.

Молодая женщина, присмотревшись ко мне поближе, поняла свою ошибку, я же мигом уразумел, что отнюдь не являюсь тем, кого она ждала. Однако она велела мне сесть, прикрыла плечи шалью и, сев в нескольких шагах от меня, сказала:

— Сеньор, признаюсь тебе, что я ждала одного из моих родственников, с которым должна была переговорить о некоторых обстоятельствах, касающихся нашей семьи, и ты понимаешь, что, если он предполагал войти через окно, то, конечно, для этого были свои чрезвычайно важные причины. Тебя же, сеньор, я не имею чести знать и не пойму, почему ты являешься ко мне в пору, столь неподходящую для нанесения визитов.

— Я не имел намерения, — возразил я, — входить в вашу комнату. Мне хотелось лишь подняться до уровня окна, чтобы узнать, как выглядит внутренность этого дома.

Засим я сообщил незнакомке о моих склонностях, занятиях, о моей молодости и о союзе, заключенном мною с четырьмя друзьями, которые должны были помогать мне в моих предприятиях.

Молодая женщина выслушала меня с большим вниманием, а затем сказала:

— Рассказ твой, сеньор, возвращает тебе мое уважение. Ты прав, нет на свете ничего приятнее, чем видеть, что делается у других. С первых лет моей жизни у меня сложилось такое убеждение. Теперь неприлично мне дольше задерживать тебя здесь, сударь, но я надеюсь, что вижу тебя не в последний раз.

— Прежде чем ты, госпожа, проснулась, — сказал я, — супруг твой оказал мне честь, приняв мою голову за какую-то иную — кровавую и страшную, — которая является, чтобы упрекать его в непредумышленном убийстве. Не окажешь ли ты, сеньора, в свою очередь, мне честь, рассказав об обстоятельствах этого дела?

— Хвалю твою любознательность, — ответила она. — Приходи же, сеньор, завтра в пятом часу вечера в городской парк. Ты застанешь меня там с одной из моих подруг. А пока — до свиданья.

Молодая женщина с необычайной учтивостью проводила меня к окну; я спустился по лестнице и присоединился к моим товарищам, которым подробно рассказал обо всем. На следующий день ровно в пятом часу я отправился в парк.

Когда Бускерос произнес эти слова, мне показалось, что солнце уж совсем зашло, и, потеряв терпение, я воскликнул:

— Сеньор дон Роке, ручаюсь тебе, что важное дело не позволяет мне дольше оставаться здесь. Ты без труда сможешь закончить свою историю в первый же раз, когда пожелаешь оказать мне честь, прийдя ко мне пообедать.

На сей раз Бускерос состроил еще более разгневанную мину и сказал: