Рукопись, найденная в Сарагосе

— Товарищи мои и я не пришли к единодушному заключению относительно последствий, которые должны проистечь из милостиво сделанного мне тобою, сеньор кабальеро, объяснения. Товарищи мои полагают, что мы должны ограничиться твоим объяснением. К несчастью, я противоположного мнения, то есть все это меня настолько огорчает, что, желая избежать возникновения ссоры, я предложил каждому из них в отдельности дать мне сатисфакцию. Что же касается тебя, сеньор кабальеро, то я считаю, что ты должен отправиться к сеньору Бускеросу, но смею полагать, что репутация, которой этот последний пользуется, вынуждает меня отнюдь не видеть ни малейшей чести в дуэли с ним. С другой стороны, ты, сеньор, сидел вместе с доном Бускеросом за столиком и даже, когда тот смеялся, смотрел на нас. Поэтому я полагаю, что, не придавая ни в коей мере какого бы то ни было значения всей этой пустяшной истории, нам следует завершить наше объяснение той самой шпагой, которая у каждого из нас висит на боку.

Товарищи капитана сперва хотели его убедить, что решительно не из-за чего драться ни с ними, ни со мной, но, видя, с кем они имеют дело, перестали наконец отговаривать забияку, и один из них любезно предложил мне быть моим секундантом.

Мы все отправились на поле боя. Я легко ранил капитана, но в то же самое мгновение получил в правую сторону груди удар, который ощутил всего лишь как булавочный укол. Вскоре, однако, меня пробрала смертельная дрожь, и я упал без чувств.

Когда цыган дошел до этого места своего повествования, его прервали, и он должен был пойти заняться делами табора.

Каббалист обратился ко мне и сказал:

— Если я не ошибаюсь, офицером, который ранил сеньора Авадоро, был именно твой отец.

— Ты нисколько не ошибаешься, — ответил я, — хроника дуэлей, составленная моим отцом, упоминает об этом, и отец мой прибавляет, что, опасаясь ненужной ссоры с офицерами, которые не разделили его мнения, он в тот же самый день дрался с тремя из них и ранил их.

— Сеньор капитан, — сказала Ревекка, — твой отец дал доказательство необычайной предусмотрительности: из боязни ненужной ссоры он четырежды дрался на дуэли в один и тот же день.

Шутка, которую отпустила Ревекка по адресу моего отца, пришлась мне весьма не по душе, и я уже было хотел ей что-то ответить, когда все общество внезапно разошлось и собралось вновь лишь на следующий день.

День пятьдесят восьмой

Вечером цыган следующим образом продолжал свой рассказ:

— Придя в чувство, я заметил, что из обеих рук мне пускают кровь. Будто сквозь туман, увидел княжну, герцогиню Сидонию и Толедо; у всех у них на глазах были слезы. Я вновь потерял сознание. В течение шести недель я находился в состоянии, напоминающем беспробудный сон и даже смерть. Опасались за мое зрение: ставни постоянно были притворены, а во время перевязок мне завязывали глаза.

В конце концов мне разрешили смотреть и говорить. Мой лекарь принес мне два письма: первое было от Толедо, который сообщал мне, что выехал в Вену, но с какой миссией, я не мог угадать. Другое письмо было от княжны Авилы, но писано не ее рукой. Она писала, что на улице Ретрада предпринимались розыски и что, более того, начали даже шпионить за ней в ее собственном доме. Выведенная из терпения, она уехала в свои поместья или же, как принято выражаться в Испании, в свои владения. Когда я прочел оба эти письма, лекарь велел снова притворить ставни и предоставил меня моим собственным мыслям. В самом деле, на этот раз я серьезно задумался о своем положении. Доселе жизнь казалась мне тропинкой, усыпанной розами; теперь я впервые ощутил шипы.

Спустя пятнадцать дней мне было разрешено проехаться по Прадо. Я хотел выйти из экипажа и пройтись, но мне не хватило сил, и я присел на скамью. Вскоре ко мне подошел тот самый валлонский офицер, который был моим секундантом. Он сказал мне, что противник мой все время, пока моей жизни угрожала опасность, был в ужаснейшем отчаянии и что он умоляет разрешить ему обнять меня. Я согласился, мой противник бросился к моим ногам, прижал меня к сердцу и, уходя, сказал мне голосом, прерывающимся от слез:

— Сеньор Авадоро, предоставь мне возможность драться за тебя на дуэли, это будет прекраснейший день в моей жизни.

Вскоре затем я увидел Бускероса, который подошел ко мне с привычной бесцеремонностью и сказал:

— Возлюбленный мой пасынок, ты получил несколько чрезмерно суровый урок. По правде говоря, это я должен был его тебе преподать, но, конечно, у меня бы это вышло далеко не столь блистательно.

— Драгоценнейший мой отчим, — ответил я ему, — я вовсе не жалуюсь на рану, которую мне нанес тот мужественный офицер. Я ношу шпагу, предвидя, что нечто подобное может со мной случиться. Что же касается твоего вклада в эту историю, то я полагаю, что нужно бы тебя вознаградить, исколотив как следует твою шкуру палкой.