Вы сочетались таинством брака, вследствие чего герцогине пришлось провести несколько месяцев в деревне, чтобы скрыться от глаз толпы. Бускерос приехал в Мадрид; я велел ему следить за тобой, и под предлогом того, что шпион может выведать тайну, мы увезли Леонору в деревню. В дальнейшем пришлось услать тебя в Неаполь, потому что мы не знали, как тебя успокоить относительно твоей жены, а герцогиня хотела открыться тебе только после того, как живое доказательство вашей любви утвердит твои права на нее.
Теперь, милый Авадоро, умоляю тебя простить меня. Я ранил твое сердце, сообщая о смерти особы, которой никогда не существовало. Однако глубокое твое горе не было напрасным. Герцогиня с радостью убедилась, что в двух столь разных образах ты любил ее.
Уже неделю хочу я наконец все тебе рассказать, и тут опять вся вина – моя. Я решил во что бы то ни стало вызвать Леонору с того света. Герцогиня согласилась взять на себя роль женщины в белом, однако… это не она, а маленький трубочист из Савойи с такой легкостью бегал по крыше. Этот же самый бездельник следующей ночью пришел изображать хромого дьявола. Сел на подоконник и спустился на улицу на шнуре, привязанном к оконной задвижке.
Не знаю, что было на дворе у кармелиток, но нынешним утром я снова велел за тобой следить и узнал, что ты долго стоял на коленях в исповедальне; я не люблю иметь дело с церковью и побоялся, как бы шутка не зашла слишком далеко. Поэтому я уже не противился желанию герцогини и решил, что сегодня ты все узнаешь.
Вот что примерно сказал мне Толедо, но я не очень-то его слушал. Я стоял на коленях у ног Мануэлы, дивное смятение выражалось в ее чертах, я отчетливо читал в них признание поражения. При победе моей присутствовали только два свидетеля, но от этого я чувствовал себя ничуть не менее счастливым. Я познал высшее удовлетворение в любви, в дружбе и даже в самолюбии. Какая минута для юноши!
Когда цыган произнес эти слова, ему доложили, что пора заняться делами табора. Я повернулся к Ревекке и сказал, что мы выслушали повесть о необычайном происшествии, которое, однако, объяснялось очень просто.
– Ты прав, – ответила она, – может быть, и твои объясняются так же просто.
ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ
Мы ждали каких-то важных событий. Цыган рассылал во все стороны гонцов, нетерпеливо поджидая их возвращения, а на вопросы о том, когда мы двинемся в путь, качал головой, заявляя, что не может назначить срок. Пребывание в горах начало мне уже надоедать, я был бы рад как можно скорей явиться в полк, но, несмотря на самое искреннее желание, вынужден был еще на некоторое время задержаться. Дни тянулись довольно однообразно, зато вечера скрашивало общество вожака цыган, в котором я открывал все новые достоинства. Любопытствуя относительно дальнейших его похождений, я на этот раз сам попросил его удовлетворить нашу любознательность, что он и сделал, начав так.
Вспомните, как я обедал с герцогинями де Авила, де Сидония и другом своим Толедо и как лишь тогда узнал о том, что гордая Мануэла – моя жена. Нас ждали экипажи, мы отправились в замок Сорриенте. Там – новая неожиданность! Та самая дуэнья, которая была при мнимой Леоноре в доме на улице Ретрада, представила мне малютку Мануэлу. Дуэнью звали донья Росальба, и ребенок считал ее своей матерью.
Сорриенте стоит на берегу Тахо, в одной из очаровательнейших местностей на свете. Однако прелесть природы недолго привлекала мое внимание. Отцовское чувство, любовь, дружба, сладкие упования, общее сердечное согласие поочередно услаждали жизнь. То, что мы называем счастьем в этой краткой жизни, наполняло все мои мгновенья. Состояние это длилось, насколько помню, шесть недель. Пора было возвращаться в Мадрид. Мы приехали в столицу поздно вечером. Я проводил герцогиню в ее дворец, взошел с ней на лестницу. Она была взволнована.
– Дон Хуан, – сказала она мне, – в Сорриенте ты был мужем Мануэлы, а в Мадриде ты – вдовец Леоноры.
Когда она произнесла эти слова, я заметил какую-то тень за перилами лестницы. Я схватил эту тень за шиворот и подвел к фонарю. Это был Бускерос. Я уже хотел воздать ему должное за шпионство, но герцогиня остановила меня одним взглядом. Этот взгляд не ускользнул от внимания Бускероса. Приняв обычный дерзкий вид, он промолвил:
– Сеньора, я не мог удержаться от искушения полюбоваться мгновенье твоей ослепительной наружностью; конечно, никто не обнаружил бы меня в моем укрытии, если бы сиянье твоей красоты не осветило этой лестницы, подобно солнцу.
Произнеся эти любезности, Бускерос сделал глубокий поклон и удалился.
– Я боюсь, – сказала герцогиня, – что мои слова достигли слуха этого негодяя. Пойди, дон Хуан, поговори с ним и постарайся выбить у него из головы вредные мысли.
Случай этот, видимо, очень встревожил герцогиню. Я оставил ее и догнал Бускероса на улице.