Рукопись, найденная в Сарагосе

Послушай, как я стал осуществлять свои замыслы. Ты знаешь, что теперь в моде большие банты, которые женщины носят в волосах, на рукавах, на юбках. Модницы выписывают их из Парижа, Неаполя или Флоренции и ревниво наблюдают за тем, чтобы ни у кого не было лент того же рисунка.

Герцог Санта-Маура был принят при дворе в прошлое воскресенье; в тот же день вечером во дворце состоялся бал. Герцог отличается благородной внешностью, грациозно танцует, к тому же, как чужеземец, появившийся там впервые, он привлек к себе внимание всех красавиц. Казалось, все выразили ему свое благоволение. Но герцог был увлечен лишь одной гордой Беатрисой, которая отвечала ему высокомерным презрением. Герцог посетовал на это некоторым придворным и даже позволил себе пошутить насчет неприступности испанских дам.

В тот же вечер паж, делая вид, что подает лимонад, сунул ему в руку записку со следующими словами: "Не теряй отваги". Подпись отсутствовала, но к записке был приложен кусочек зелено-лиловой ленты, украшавшей в тот вечер наряд Беатрисы. Тогда же герцогине Авиле передали, что неаполитанский сеньор огорчен холодным приемом. Боясь прослыть невежливой, она сказала герцогу несколько любезных слов. С этого момента неаполитанец уже не сомневался в том, что кусочек ленты заменял подпись в записке. Он вернулся домой весьма довольный собой, а прежние замыслы, которые казались ему столь привлекательными по приезде в Мадрид, потеряли для него всякую прелесть.

Назавтра, во время завтрака со своим будущим тестем, Санта-Маура заговорил о герцогине Авиле. Моро сообщил, что эта дама, получившая воспитание во Фландрии, испытывает некоторую неприязнь к Испании и испанцам. По крайней мере, он лишь этим объяснял себе ее беспримерную гордость и нежелание выходить замуж. Моро высказал предположение, что герцогиня скорее всего выйдет замуж за иностранца. Простодушный банкир не подозревал, что своими словами расстраивает свадьбу, которая была ему весьма по сердцу. А Санта-Маура в самом деле решил, что располагает достаточно вескими доказательствами того, что Беатриса отдает предпочтение чужеземцам перед испанцами.

В тот же день утром герцог получил бумагу, сложенную как письмо, но содержащую лишь кусочек оранжево-лиловой ленты. Вечером в опере на герцогине были банты того же цвета.

– Надеюсь, сеньор попрошайка, – добавил Бускерос, – у тебя хватит ума догадаться, в чем суть интриги. Так вот знай, что камеристка герцогини, чьим особым расположением я пользуюсь, каждое утро присылает мне образчик ленты, которая будет на ее госпоже в этот день. В письме, которое ты отнес сегодня, была лента и известие о встрече у французского посла Тертуллия; Беатриса, несомненно, будет любезна с герцогом, так как сегодня утром она получила письмо от герцогини Осуна, дочери вице-короля Неаполя, в котором та много пишет о нем. Не может быть, чтобы между ними не завязалась беседа, а это не уйдет от моего внимания, поскольку посол Франции разрешил мне бывать на его приемах.

По правде говоря, я не принадлежу к числу наиболее знатных гостей, но слух у меня, слава богу, неплохой, и я слышу, что говорят в другом конце зала. Пожалуй, на сегодня хватит; ты, наверно, изрядно проголодался, и я не запрещаю тебе пойти пообедать.

Я пошел к кавалеру Толедо; у него была сеньора Ускарис, он отослал своих слуг, и за обедом прислуживал я. Когда дамы удалились, я рассказал ему об интриге, сотканной Бускеросом, чтобы поссорить Санта-Мауру с семейством Моро. История эта позабавила кавалера, и он обещал помочь нам; имея такого союзника, можно было не сомневаться в успехе планов Бускероса.

Кавалер Толедо был одним из самых именитых гостей французского посла. Он вступил в беседу с неприступной Авилой, и та отвечала ему с обычным своим высокомерием. Но Толедо был наделен таким неотразимым обаянием, что герцогиня даже несколько раз улыбнулась. Тогда он заговорил с ней о Санта-Мауре. Беатриса выразила желание познакомиться с герцогом и даже несколько оживилась. Необычное поведение герцогини привлекло к себе внимание. Несколько придворных поздравили Санта-Мауру со столь блистательной победой, и он окончательно потерял голову; он уже видел себя супругом Беатрисы. Вернувшись домой, он подсчитал, насколько наследство Авилов превосходит приданое Инессы Моро, и с этого времени не скрывал своего пренебрежения к семье невесты.