Рукопись, найденная в ванне

– Не жалуйся, Баранн, у нас сегодня и так прошло неплохо, – сказал толстый профессор, отодвигая стакан. – Иногда половину ночи приходится распространяться о доблестных шпионах, старинных агентурах, честных подтасовках, да разбавлять это секретными песнями – о кордегардах, заморском шпионстве и прочем, прежде чем сладим с таким вот. Ну, а зимой еще дрова в камине должны в соответствующие моменты потрескивать при всех этих небылицах. Коды, шифровки, поем, от окон дует… Естественно, я каждый раз простужаюсь.

Он зябко передернул плечами.

– Именно так, – отозвался крематор.

Откинувшись на стуле, все с таким же мнимо-беличьим лицом, с которого исчезло, однако, выражение бюрократического отупения, он, язвительно скривившись, затянул:

– Эх, братья, шпионская дружина!

– Ключник, ну хватит же, слушать этого не могу! – взмолился профессор Глюк.

– Ключник? – с удивлением спросил я.

– Вас удивляет, что мы называем Семприака ключником? Ну что ж, мы, конечно, профессора, но у нас есть и шутливые прозвища, сохранившиеся еще со студенческих времен. Глюк был окрещен сокурсниками выродком, слово же "ключник" – синоним "привратника", то есть ведет к тем же корням, поскольку привратник в некотором смысле занимает пост у дверей, а двери Здания имеют лишь одну, к нам обращенную сторону.

У меня не было уверенности, что я его действительно понял, но пытаться уточнять я не посмел и заговорил только после некоторой паузы:

– А могу я спросить, какова ваша специальность, господин профессор?

– Почему же нет? Я читаю курс зданиеведения, кроме того, веду семинары по десемантизации, ну и еще, так, слегка, копаюсь в разведстатистике, агентуристике, шифромантике, но это для меня скорее уже хобби.

– Истинная добродетель похвал не боится, – отозвался Глюк. – Профессор Баранн является творцом теории вдалбливания, а его казуистика измены и прагматика предательства охватывает широкие массы триплетов и квантиплетов – когда он начинал, ему такое даже не снилось! Ну так чего мы сидим? "Теперь, друзья, давайте выпьем!" – С этими словами он взял в руки откупоренную крематором бутылку.

– Как же так? – спросил я, сбитый с толку. – Мы теперь будем пить?

– Вы куда-нибудь торопитесь? Жаль. Зачем же иначе мы тут, по-вашему, собрались?

– Да нет. Но мы уже столько выпили… Извините, что я говорю с некоторым трудом, но…

– О, ничего страшного. Однако то не в счет. То была, с вашего позволения, операция по отвлечению внимания, – снисходительно объяснил мне толстый профессор. – Впрочем, теперь будем уже безо всякой водки. Ликерчик, легкое вино, арачок и прочее в том же духе. Мозговые извилины после промывки следует прополаскивать, чтобы лучше работали.

– Ах, так…

Бутылка снова совершила круг по столу. Потягиваемый с благоговением благородный напиток быстро улучшал настроение, слегка упавшее от только что произошедших событий. Из возобновившегося разговора я узнал, что профессор Баранн занимается, помимо всего прочего, еще и эллинистикой.

– Таким отвлеченным занятием? – удивился я.

– Отвлеченным? Что вы говорите! А троянский конь, который положил начало криптогиппике? А разоблачение Одиссеем Цирцеи? А музыкальная маскировка сирен? А опознавание пением, плясками? А Парки, а агентурный лебедь Зевса?

– А знакома ли вам опера "Сельская честь"? – спросил Семприак.

– Нет.

– Эллинистика – это наша сокровищница! – продолжал Баранн, не обращая внимания на комментатора.

– Да, действительно, – согласился я. – А можно узнать, чем занимается область науки, избранная профессором? Эта… десемантизация… Я прошу прощения, но как невежда…

– За что просить прощения? Речь ведь идет о сущности, не так ли? Чем является бытие наше, как не беспрестанным шпионством? Подсматривание Природы… Спекулятором в Древнем Риме называли как исследователя-ученого, так и шпиона-разведчика, ибо ученый – шпион по возвышенности духа и по силе разума, а следовательно, он – подтасовка. Человечество в лоне Бытия…

Он налил. Мы чокнулись.