- Но ведь ты не по этой причине пришла ко мне, верно? – попыталась узнать больше девушка, и Мила, как только швырнула на кровать Катрины её мятое письмо, с улыбкой подтвердила:
- Верно… Я пришла вернуть тебе эти душещипательные писульки и заодно выяснить, что именно на занятии по целительству произошло. Что-то в том, что было сказано мне, и в том, что ты Антуану Грумбергу написала, никак не стыкуется. Поэтому я хочу знать правду, и да, эту правду я готова из тебя клещами вытаскивать.
- Письмо вскрыто, прочитано, - побледнев на глазах, тихо сказала Катрина, а затем вновь нахохлилась. – Тебе известно содержание, а потому что за ерунду ты несёшь? Правда тебе уже известна! Мне нужны были деньги, вот я и решилась навредить тебе.
- О нет. Я не наивная дурочка, которая слепо доверяет словам, что всё у неё до свадьбы между ног заживёт. Будь тебе нужны деньги Грумберга, не приходил бы к тебе тайком Саймон. Я нюхом чувствую какой-то сговор. У всего этого есть второе дно, и я требую, чтобы ты рассказала мне правду!
Пожалуй, не зря Мила повысила голос. Некоторое время Катрина молчала, поджав губы до узкой черты, и по тому молчанию, что возникло, уже можно было сделать вывод, что некое подозрение Милы имеет под собой твёрдую почву. Мила поняла, что далеко не зря она решила пробраться в лазарет к Катрине. А та тем временем требовательно и зло посмотрела на молодую женщину. Она смотрела на неё долго, но, в конце концов, сказала:
- Я расскажу тебе правду, если и ты со мной будешь честна. Откуда у тебя это письмо? Оно предназначалось леру Грумбергу, а не тебе, Тварь!
- Не злись там, где нет нужды злиться, - снова напоказ усмехнулась Мила. - Лер Грумберг прочитал твоё письмо, мне оно досталось из мусорной корзины.
- Как из мусорной корзины? – вдруг ошеломлённо захлопала ресницами Катрина, и глаза её округлились. Затем у неё задрожали руки, а взгляд выразил такую опустошённость, что Миле вмиг стало стыдно за своё поведение. В своём письме Катрина излила всё то, что камнем лежало у неё на душе. Она писала трогательно, искренне, правдиво. Без малейшей утайки она обнажала своё сердце и раскрывала свою трепетную надежду.
… это письмо было подобно священному дару. Чтобы доверить такие строки кому‑то, нужно было обладать полной уверенностью, что читающий сохранит их втайне. Даже у порядком зачерствевшей к невзгодам других Милы ненадолго защемило сердце, когда она прочитала едва разбираемые в лунном свете слова. Но Антуан Грумберг… Тот, кому это письмо было предназначено, взял и безжалостно отправил письмо в мусор. Даже совесть его не кольнула, когда он бросил яблочный огрызок сверху.
- Ты лжёшь! Ты лгунья! – вдруг громко воскликнула Катрина, и Миле сделалось ещё более стыдно за своё поведение. Она вмиг осознала, что нынче ведёт себя ничуть не лучше тех, кого так невзлюбила за время обучения в академии. Она поступила крайне некрасиво, даже подло. И это понимание нанесло по ней такой сильный удар, что молодая женщина очевидно сникла, прежде чем негромко произнесла:
- Клянусь, Катрина, я сказала тебе правду. Ну как ещё это письмо могло бы оказаться у меня? Сама подумай, меня даже к порогу приличного дома никто не подпустит. А вот в помоях рыться – все считают, что это самое то место для Твари.
Мила внимательно посмотрела на Катрину. Выражение лица девушки из-за её объяснения сделалось ещё печальнее. Её губы тряслись, когда она едва слышно прошептала:
- Он… он выбросил моё письмо в мусор? Даже не сжёг его?
Катрина никак не могла принять то, что ей сказали. Она поверила Миле, но принять такую правду оказалось слишком тяжело для неё. Её глаза заблестели от слёз, затем по щекам побежали самые настоящие ручьи. Катрина, будучи не в силах сдержать своих эмоций при постороннем человеке, начала жалобно всхлипывать. И вот отчего стоять и злорадствовать Мила не смогла. В этот момент она испытала глубокое сострадание. Женская солидарность оказалась в разы сильнее всего остального, а потому после недолгих колебаний Мила села на кровать Катрины и, неуверенно обняв её за плечи, начала утешать.
- Мне жаль, - искренне зашептала она. - Наверное, лучше бы ты этого не знала. Я же читала твоё письмо, я должна была понять это. Зря я его тебе принесла, зря.
Катрина ничего не сказала. Вместо этого она расплакалась в голос ещё горше, а затем, с силой ухватившись за Милу, опустила голову ей на плечо. Эта хрупкая девушка в настоящий момент походила на маленькую и до смерти обиженную девочку, а потому заглянувший в палату мэтр Оллен округлил глаза от удивления. Но вскоре под требовательным взглядом Милы он закрыл дверь. Катрина не заметила появления мэтра Оллена, она всё плакала и плакала. Она плакала очень долго, а Мила нисколько не мешала ей. Молодая женщина знала, как это важно выплакаться, когда у тебя горе, так и рвущее на части душу. И прекрасно знала она, что хуже нет, когда такие слёзы всё-таки кончаются.
***