Рукописи Гонзаги

- Выпейте стаканчик вина, - сказал Альварес-Польво. - Я перенес операцию и пить не могу, но вы непременно должны что-нибудь выпить.

Когда же наконец начнется разговор о стихах? Кларенс терял терпение. Стихи Гонзаги мало что, а скорее и вовсе ничего не значат для такого человека, однако, невзирая на нескончаемую похвальбу своими любовными подвигами, самодовольство и нытье - он, мол, возложил на алтарь любви и красоты все свои силы, - старик, по всей вероятности, тот еще пройдоха. Он хочет проманежить Кларенса, разведать, сколько тот готов выложить за стихи Гонзаги. Поэтому Кларенс смотрел, лишь изредка моргая, прямо перед собой и держал себя в узде.

Bodega* был самый обычный: огромные бочки, медные краны, бесчисленные бутылки - их двоило лиловое зеркало, - блюда с mariscos**, вареные лангусты с повисшими на стебельках глазами и клешнями, причудливо скрюченными в предсмертных судорогах. Из середины зала поднималась вверх узкая винтовая лестница. Куда она вела? - Бог весть... Кларенс так и не разглядел куда, как ни старался. Нищая девчушка в драном платьице подошла к ним, попыталась всучить лотерейные билеты. Старый селадон приобнял ее; она приласкалась к нему: взяла его несоразмерно маленькую руку и прильнула к ней щекой. Не прерывая разговора, он потрепал ее волосы. А вдоволь натискав, одарил монеткой и отослал.

* Трактир (исп.).

** Креветки, моллюски и т.д. (исп.).

Кларенс допил сладкую золотистую малагу.

- А сейчас, - сказал Альварес-Польво, - я покажу вам церковь, которую туристам почти никогда не показывают.

Они спустились в нижнюю часть города по заваленной мусором каменной лестнице, миновали хибары, недалеко ушедшие от пещер, пустырь, где низкорослые мальчишки играли в футбол - отбивали мяч головой, захватывали бутсами и отпасовывали назад.

- Вот она, - сказал Альварес-Польво. - Эта стена десятого века, а эта семнадцатого.

Воздух в церкви был сумрачный, промозглый, вязкий, как елей. Постепенно начали вырисовываться темно-красные, темно-синие, густо-желтые просветы, и Кларенс мало-помалу разглядел алтарь, колонны.

Альварес-Польво хранил молчание. Мужчины остановились перед статуей Христа в язвящем венце. Бок статуи был пропорот, залит ржавой кровью. Терновый венец слишком большой, слишком тяжелый - такой не поносишь. Стоя перед статуей, Кларенс ощущал, что тернии, того и гляди, пронзят его, да так, что душа вон.

- Дело, которое интересует нас обоих... - тут Альварес-Польво нарушил молчание.

- Да-да, уйдем отсюда, поговорим о деле. Среди бумаг вашего дяди вы нашли стихи. Они у вас здесь, в Сеговии?

- Стихи? - сказал Альварес-Польво, отворачивая от статуи смуглое помятое лицо. - Как странно вы их называете.

- Вы хотите сказать, что они не похожи на стихи? Что же они собой представляют? Как они написаны?

- Да как обычно, на том языке, на котором пишутся официальные бумаги. В соответствии с законом.

- Не понял.

- Я и сам ничего не понимаю. Но могу вам показать, о чем идет речь. Одна из бумаг при мне. Я ее захватил с собой. - Он вытащил документ из кармана.

Кларенс с трепетом взял листок в руки. Он оказался плотным глянцевитым и плотным. Нащупывалось тиснение. Ага, вот и печать. Что графиня сделала со стихами? Выгравировала? Бумагу украшала золоченая звезда. Он придвинулся поближе к свету и в затейливой рамке из зеленых завитушек прочел: Compania de Minas, S.A.*.

* Горнорудная компания, А.О. (исп.). 199

- Что это?.. Нет, это не то. Вы мне дали не ту бумагу. - Сердце у него колотилось. - Уберите ее. Пошарьте еще в кармане.

- Почему же не ту?

- Судя по всему, это акции.

- Ну да, акции рудников, а вы чего ожидали? Ведь вас это интересует, разве нет?

- Конечно же нет! Нет и нет! Какие еще рудники?

- Уранинитовые рудники в Марокко, вот что я имею в виду.

- Что я буду делать с уранинитовыми рудниками? - спросил Кларенс.

- То же, что и всякий бизнесмен. Продавать. В уранините содержится уран. Уран нужен для производства атомной бомбы.

О Господи!

- Claro. Para la bomba atbmica*.э

* Натурально. Для атомной бомбы (исп.).

- Какое отношение я имею к атомной бомбе? Какое мне дело до атомной бомбы! Слышать ничего не хочу об атомной бомбе! - сказал Кларенс.

- Я так понял, что вы финансист.

- Я? Разве я похож на финансиста?

- Конечно похож. Правда, больше на английского, чем на американского. Но, вне всякого сомнения, финансист. А разве нет?

- Нет. Я приехал сюда ради стихов Гонзаги, стихов, которые принадлежали графине дель Камино. Любовных стихов, посвященных ей поэтом Мануэлем Гонзагой.

- Мануэлем? Тем солдатиком? Тем маломерком? Который был ее любовником в тысяча девятьсот двадцать восьмом году? Его убили в Марокко.

- Да, да! Как ваш дядя распорядился стихами?

- А, вот вы о чем. Да никак. Графиня распорядилась ими сама. Велела похоронить стихи вместе с собой. Забрала их с собой в могилу.

- В могилу? С собой, говорите? И списков нет?

- Думаю, что нет. Она оставила дяде распоряжения, а дядя был человек верный. Верность была его девизом. Мой дядя...