Рукописи господина С.

Свеча в канделябре осветила до боли знакомую мне статуэтку Аполлона, лежавшую в сундуке. Крик застыл у меня в горле, а мышцы шеи стянуло болезненной судорогой. В ужасе я поднял руку, в которой должна была находиться статуэтка, выступающая моим оружием, но вместо неё я обнаружил толстую, изрядно подтаявшую от теплоты моего тела свечку. Каюсь, что в этот момент мне надоело себя сдерживать, и мой душераздирающий крик с силой вырвался из лёгких, эхом пробежавшись по стенам и скрывшись в подвале. Я отпрянул от сундука, яростно запулив в него свечкой, начал медленно отступать спиной к парадной двери, а затем, услышав непонятный скрип со стороны подвальной двери, что стал для меня последней каплей, снова закричал и бросился к засову, уронив по дороге канделябр.

Дверь поддалась не сразу, и мне стоило огромных усилий выбраться наружу. Оказавшись на улице, и почувствовав сладостный воздух свободы, я кинулся прочь по размытой дороге, спотыкаясь и падая, но изо всех сил пытаясь не сбавлять темпа. Моим спасением стало небольшое цыганское поселение недалеко от поместья, добрые люди из которого приняли несчастного до смерти напуганного аристократа.

На следующее утро, когда дождь наконец-то закончился, оставив после себя огромные глубокие лужи, я принял решение вернуться в поместье, заручившись помощью молодого цыгана Томаса, любезно согласившегося сопроводить меня обратно за небольшое вознаграждение. Уже у самого забора мы услышали шум приближающейся кареты.

Генерал Эпил молил меня о прощении за своё опоздание, приравнивая себя к самым ужасным людям нашей современности. На все мои рассказы о мрачном дворецком он лишь пожимал плечами и искренне не понимал, о чём я ему толкую, со всей серьёзностью заявляя, что из-за сильного грозового дождя дешёвая карета с прислугой попросту не проехала по размытой дороге. Стоит ли говорить, что никакого сундучка в коридоре мы не обнаружили? А все двери, закрытые мной ночью, оказались распахнуты настежь.

Тогда, оставив цыгана Томаса у дверей, чтобы перегородить путь возможному беглецу, мы с генералом, его кучером и камердинером принялись обыскивать дом, осматривая каждую комнату от кухни, где по иронии судьбы уже присутствовали все пропавшие ножи, до пустого кабинета наверху. Но ни одного следа загадочного дворецкого так и не было найдено. Даже осмотр подвала — этого небольшого тёмного и холодного помещения с влажными стенами и капельками воды на потолке — ничего не дал. Окончательно убедившись, что помимо нас троих в доме никого нет, мы материально отблагодарили заскучавшего на крыльце цыгана и принялись завтракать, сделав логичный вывод, что Генри — это не кто иной, как беглый преступник, укрывавшийся в поместье пару ночей, а затем удачно его покинувший. Больше всего генерал Эпил тревожился о сохранности своих ценностей в библиотеке, но ни один из его дражайших фолиантов, к счастью, не пропал.

Покончив с завтраком, мы отправились к двери в большую гостиную, где собирались совместными усилиями разобрать старые вещи и привести помещение в порядок перед приёмом. По пути я взял канделябр со стола и, предполагая темноту запертой комнаты, зажёг на нём все три свечи. Когда Аттер два раза повернул ключ и дёрнул скрипучую массивную дверь на себя, холодные цепи страха сковали меня по рукам и ногам — скрип открываемой двери был точь-в-точь тем криком, что был услышан мною этой ночью. Даже кучер с камердинером удивлённо поморщились, и держу пари, что они испугались столь необычного скрипа, хоть и не подали виду.

— Подсветите мне, друг мой! — весело сказал генерал, обращаясь ко мне.

Я шагнул вперёд, слегка дрожащей рукой протягивая канделябр в непроглядную темноту гостиной. Жёлтый свет упал на знакомый мне резной сундучок, который сжимали длинные тонкие бледные пальцы высокого человека в костюме. На моё горло будто набросили удавку всепоглощающего ужаса, и я не мог закричать, лишь сдавленно ахнул, уронив канделябр. Из плотной темноты в мою сторону медленно шагал улыбающийся Генри, но с каждым шагом рот его открывался всё больше и больше, а лицо принимало поистине нечеловеческий вид. Шаги дворецкого сопровождались нарастающим истошным женским криком, доносившимся из мрака.