Ион Булгэре был прирожденным пограничником: маленького роста, жилистый, быстрый, с живыми ястребиными глазами, он хорошо слышал и чувствовал природу. Никому не удавалось перейти границу, если в дозоре находился Ион, не одного контрабандиста задержал он на нашем участке. Булгэре за версту различал, кто плеснулся в воде — рыба или человек, и в шелесте листвы умел услышать посторонний шум. Если нарушители пробовали кричать кукушкой, Ион быстро распознавал и эту хитрость. Иногда даже ночью он выходил на улицу и прислушивался к чему-то.
— Что, господин капрал? — спрашивал его часовой.
— Почудилось, будто на острове какие-то голоса, — обеспокоенно говорил Ион.
Немного повыше от Молдовы Веке, где располагалась наша застава, был остров, заросший кустарником и высокой травой. В последнее время то на ночь, то на две здесь находили убежище сербские партизаны. Они все чаще нападали на немцев. Когда заходила речь об этих партизанах, Булгэре просил начальника заставы оставить их в покое.
Ион мне сразу понравился. Это был человек с открытой душой и добрым сердцем, готовый всегда помочь товарищу.
Когда я пришел пешком от Молдовы Ноуэ, первым, кого я встретил на заставе, был Ион. Только я положил ранец и выпил глоток воды, как Булгэре отвел меня в сторонку и спросил:
— Ты откуда, мужичок с ноготок?
Я не обиделся, потому что и в самом деле не отличался высоким ростом, а моя бритая голова была совсем мальчишеской.
— Из села, где все такие, как я, — нашелся я.
Ему понравился мой ответ. Он искоса посмотрел на меня и пробормотал:
— Может, у тебя и братья остались дома?
— Нет, — сказал я, — мать решила, что ей и одного хватит, чтобы перебить горшки в доме!
— Что ты говоришь? Может, ты из наших мест? Ведь только у нас уважают острых на язык.
— Так, может, ты слышал об Илфове и Олтенице? Я как раз оттуда…
— Да ну! — воскликнул весело Ион, будто встретил кого из своих близких. — Что ты говоришь, браток!
Он взял меня за руку, провел в помещение и показал место рядом с собой. Потом начал успокаивать, объясняя, что трудновато будет только вначале, а потом, как подучусь, буду чувствовать себя на Дунае как дома. Я развязал вещевой мешок, разложил на кровати домашние продукты и пригласил Иона к столу. У меня было такое впечатление, будто встретил родного брата. Булгэре отломил кусок темноватого пирога, испеченного моей матерью.
— Все-таки хлеб в наших краях — самый лучший, — сказал он, хотя пирог был не из пшеницы, а из отрубей и кукурузы.
На границе я пока чувствовал себя как на чужбине, поэтому очень обрадовался, встретив не просто земляка, а близкую мне душу.
— Ну, а как поживают девушки в наших краях? — спросил Ион через некоторое время.
— Усы у них выросли, — улыбнулся я.
— Что ты говоришь? — притворно удивленным голосом произнес Булгэре. — И что же они теперь будут делать?
— Откуда я знаю? Будут ждать, пока мы вернемся…
На границе каждый новенький причаливает к кому-нибудь из «старичков», которые уже хорошо знают службу и здешние места. Меня взял к себе в обучение Булгэре Ион. Вместе с ним мы ходили в дозор — то в одну сторону от нашей заставы, то в другую. С Ионом я мог ни о чем не беспокоиться: глаз у него был острый, уши чуткие.
Как-то пошли мы с ним в дозор в сторону Пожежены. Был предрассветный час. Природа еще не проснулась. Мы осторожно пробирались мимо ивняка и тополей, глядя на желтовато-серые волны Дуная. По реке шел первый пароход, с трудом таща за собой целое стадо тяжелых барж.
— Доверху нагружены пшеницей, — невесело сказал Булгэре. — Как грабители, все тащат из нашей страны… Зерно, нефть, скотину, лес — все, что попадается под руку… Весь Дунай забит их конвоями. Будь они прокляты… А ты что скажешь? — спросил он меня прямо.
— Эх, если б все было по-нашему — гнать бы их домой… или раздавить к чертовой матери, — ответил я, так как всей душой ненавидел гитлеровцев, этих ненасытных пауков, что опутали нашу страну.
— Правильно ты сказал, — с горечью промолвил Ион. — Не по-нашему все делается…
На границе — не то что в казарме, где мы все в куче, и не так-то просто открыто поделиться всем, что лежит у тебя на душе. А с глазу на глаз можно высказать что угодно. Мы с Ионом не остерегались говорить друг другу правду.
Утренняя мгла рассеивалась. Мимо нас медленно проплывал немецкий конвой. Вдруг Ион схватил меня за руку и пригнул к земле. И тут почти рядом с нами я услышал приглушенный звук крадущихся шагов. Я хотел было сразу броситься в кустарник, но Ион крепко держал меня и, приложив палец к губам, приказал молчать. Шаги то замирали в легкой, прозрачной тишине, то слышались вновь. Вот уж они совсем близко. Мы направили винтовки в сторону кустарника. Я весь напрягся, как пружина. Мне еще никого не приходилось задерживать.
Кусты раздвинулись, и в нескольких шагах от нас показался бородатый мужчина с ранцем за плечами. Увидев направленные на него дула винтовок, нарушитель застыл на месте.
Он смотрел на нас, как затравленный зверь.
— Открой ранец, — приказал ему Булгэре.