Рукопожатия границ(Сборник рассказов)

В солнечные дни из окна его двухэтажного особняка вдруг вырывался ослепительный луч. Я был на вышке, когда луч ударил мне в глаза, и я отвернулся от нестерпимо-яркого света, не поняв сразу, что происходит. Оказывается, это сын Юханссена, великовозрастный балбес, развлекался тем, что ослеплял наших пограничников солнечным зайчиком. Это было его любимым занятием. Он мог часами торчать в окошке с рефлектором. И мы ничего не могли поделать… Самое разумное было не обращать внимания, но у сынка Юханссена был не только поганый, но и упорный характерно это было еще не самое главное! Мы знали кое-что другое об этом семействе. Как-то на рассвете наряд сообщил, что с той стороны послышался дикий женский крик, а потом пограничники увидели обоих Юханссенов — папашу и сынка: они тащили к сараю полуобнаженную женщину, и даже в рассветных сумерках было видно, как она избита. Днем женщина вышла из сарая, шатаясь побрела к лесу. И снова мы не могли ничего поделать…

Все это я вспомнил, когда разговаривал с новичками. Аверин сидел со скучающим видом, и мне казалось, что он просто не верит моему рассказу. Наконец он поднял руку.

— Если я вас правильно понял, товарищ капитан, — равнодушно произнес он, — главная наша задача — не обращать внимания на солнечные зайчики.

— Вот что, товарищ Аверин, — тихо, едва сдерживая злость, сказал я. — Здесь не клуб юных весельчаков, а государственная граница СССР. И если вы этого не поймете, служить здесь вам будет трудно.

А через несколько дней лейтенант Потехин доложил мне о чрезвычайном происшествии. Он обходил участок, когда услышал, что в протоке кто-то плещется. Сначала лейтенант подумал, что это солдаты поставили жерлицу и приманку схватила большая щука. Но потом он увидел брошенную на берегу одежду и автомат и понял все. Аверин вышел из камышей в чем мама родила и, увидев лейтенанта, весело сказал:

— Вода теплая, товарищ лейтенант. Искупайтесь, большое удовольствие получите!

— Ну, вам предстоит еще немало удовольствия, — в тон ему ответил Потехин.

Аверина наказали строго. На комсомольском собрании он еще хорохорился и все пытался доказать, что, в общем-то, ничего страшного не произошло, граница у нас тихая и, пока он купался, никто ее не нарушил. Так что зачем волноваться?

— А вы знаете, — спросил я Аверина, — что в сорок восьмом году трое иностранных агентов, прежде чем перейти нашу границу, месяц жили на ферме у Юханссена? Он с удовольствием принял их, это они сами рассказывали на допросе.

— Так это ж когда было! — усмехнулся Аверин.

— Вы думаете, что Юханссен с тех пор переменил свое отношение к нам и больше не принимает гостей?

— Об этом надо спросить самого Юханссена.

Я видел, что Аверин многого не понимает. Не понимает, что там, за линией границы, действительно начинается чуждый нам мир. И хотя внешне Аверин вроде бы исправился, мое беспокойство не утихало…

В одну из зимних ночей застава была поднята по тревоге. Я сам повел тревожную группу: мы нырнули в глухую черную ночь, как ныряют в глубокий омут. Сзади меня шел Аверин, я улавливал его дыхание. Еще там, на заставе, когда тревожная группа выстроилась, я успел заметить, как блестят у Аверина глаза: это была первая тревога за все время, что он был здесь.

В эту ночь границу перешли лоси — четыре лося, как мы выяснили. Дозор заметил тени, движущиеся по снегу в неверном лунном свете. Должно быть, что-то испугало зверей. Два рванулись обратно, а два ушли на остров посредине залива и, поднявшись по камням, скрылись где-то в голом осиннике.

Мы вернулись на заставу только под утро, и первое, что сказал Аверин, было:

— Зоркие часовые наших рубежей обнаружили четырех парнокопытных, нарушивших границу с явно враждебными целями. Что же касается ночного марш-броска, то подобные мероприятия укрепляют здоровье и способствуют пищеварению. Поэтому, ребята, айда рубать.

Он не знал, что через открытую дверь дежурки я слышал все это от слова до слова. И мое беспокойство вернулось.

Днем вместе с Авериным я пошел на остров. Мне просто хотелось поговорить с этим парнем не спеша, и так, чтобы никто не мог помешать нам, а заодно поглядеть на ночных гостей. Но разговора с Авериным не получилось. Он отвечал односложно, видимо недовольный тем, что я приказал ему идти со мной и он не успел выспаться как следует.

Мы вышли к острову и сняли лыжи. Гранитные валуны выступали из-под снега, и там, где прошли лоси, виднелись четкие следы.

— Только тихо, — сказал я. — Не надо их пугать. Вот они.

Сквозь редкий кустарник виднелись два бурых пятна. Казалось, это были гранитные глыбы, вроде тех, по которым мы только что карабкались. Аверин замер.

— Вот они какие! — сказал он. — Я их только в зоопарке видел.

Мы смотрели на лосей, а они на нас. Я заметил, что один лось был совсем молодой, второгодок, а другой — самка.

— Пошли, — сказал я Аверину. — Пусть привыкают.