Руководящие идеи русской жизни

В таком положении застал Россию 1909 год, но не только не изменил принятого до него пути, а пошел им даже более уверенно. В 1907 и 1908 годах еще держалось сознание того, что мы живем в некоторый переходный момент и что установившийся порядок есть порядок временный. В 1909 году начало уже казаться, будто мы в результате компромисса 1906 года нашли некоторый окончательный жизнеспособный строй. Такое заключение явилось на основании успехов весьма поверхностных и даже только кажущихся. Их мерилом сделалась степень достигнутого умиротворения страны, которое действительно имело место за 1909 год, но в размерах, далеко не всех удовлетворяющих, самое же главное — проявлялось лишь в ограниченной сфере полицейского порядка, в отношении преступлений так называемых террористических.

Насколько мы имели право успокаиваться в этом отношении на основании столь недостаточных признаков, видно из самой сложности факта «успокоения», «умиротворения».

Известное умиротворение в смысле отсутствия революционных актов может происходить от очень разных причин. Он может быть, во-первых, проявлением простой усталости, некоторой минутной реакцией после крайнего нервного возбуждения. Такое умиротворение немногого стоит, потому что революционное движение может возобновиться после отдохновения с силой даже удвоенной. Уменьшение или даже исчезновение резких революционных явлений может, во-вторых, зависеть от пробудившейся энергии надзирающей и карающей власти. Такое возвращение власти к своему долгу действительно имело место в 1907 и 1908 годах и продолжалось в 1909 году. Насколько усилилась репрессия, видно, например, из судебных приговоров по политическим делам. Несколько лет назад суд выносил по политическим обвинениям 80 % оправдательных приговоров и лишь 20 % обвинительных. В настоящее время пропорция явилась обратной: 20 % оправдательных и 80 % обвинительных приговоров. Однако мы видим, что в глубинах обществ и в провинциальных глухих углах, где полиция и суд организованы плохо и действуют слабо, обнаружилось скорее возрастание преступлений переродившейся революции, превратившейся в возмутительные грабежи и насилия над личностью, которые превосходят подчас своим зверством самое варварское воображение. Таким образом, преступления против общества скорее обнаруживают простое перемещение своего действия, чем уменьшение.

Но если умиротворение зависит более всего от возвращения власти к своим охранительным обязанностям, то представлялось бы спорным: есть ли у нас в этом отношении какое-нибудь действительное улучшение? Едва ли подлежит сомнению, что если бы власть в эпоху так называемой революции оставалась на высоте своего долга, то покушения на политический переворот и тогда не могли бы созревать, так что, быть может, не явилось бы и самой «революции».

В число признаков умиротворения у нас охотно засчитывались даже такие факты, как восторженный прием Государя Императора повсюду, где Он входил в соприкосновение с народом во время путешествий этого года. Но этого «доказательства» никак нельзя принять в счет. Не подлежит никакому сомнению, что чувства Русского народа в отношении Государя Императора никогда, ни при каких революционных безобразиях, у нас происходивших, не изменялись. Если во время «революции» были гнуснейшие проявления дерзости в отношении портретов Государя или заочные оскорбления Величества, то в этом всецело было виновато бездействие власти, допускавшей эти безобразия, которые производились по большей части даже не русскими, а евреями и им подобными инородцами. Нынешние встречи Государя Императора указывают не на какие-нибудь улучшения в чувствах Русского народа, а только на то, что полиция стала лучше исполнять свой долг и уже не дозволяет разным отпетым анархистам из евреев, поляков, армян, а отчасти и русских, оттеснять народ от Царя и принимать на себя, от имени будто бы народа, устройство дерзких демонстраций, в действительности способных вызывать лишь народное негодование. Этого признака умиротворения никак нельзя принять.

Действительное умиротворение страны можно было бы усмотреть не в спокойствии утомления и не в спокойствии, зависящем от присутствия должного надзора власти за порядком, а лишь в том случае, если бы масса народа и общества проявляла горячее увлечение какой-либо программой устроения, доказывая тем, что Россия в сознании народа наконец вышла на дорогу мирного развития, нашла свою идею нормальной жизни. В этом отношении, однако, благоприятных признаков доселе очень немного.