Руководящие идеи русской жизни

Это была великая эпоха воскресения национальных сил, которые просачивались изо всех пор России, образуя могучие побеги всего, что требуется для роста и цвета народного. В нашем нынешнем безлюдье только дивишься, откуда бралось все это в стране такой бедной, такой невежественной, задавленной непосильными, казалось, требованиями новой государственности, тяготами беспрерывных войн, — в стране, наконец, в то время захваченной иноземцами, как никогда не бывало ни до, ни после того? Но дело в том, что непременной помощи внешних условий требуют только те народы, которые по внутреннему содержанию ни к чему не способны ни при каких условиях. На свете нет другого богатства, кроме богатства духа, нет другой силы, кроме внутренней, и когда есть в народе это единственное на потребу, он на все находит в себе и людей, и средства, и силы.

Та область русской жизни, которую осветил собой М.В. Ломоносов, казалась особенно бесплодной пустыней. Гениальный Петр указал своему народу просвещение, но никаких элементов просвещения не было в наличности. Не было никакого научного капитала. Не было даже найдено своего языка. Была лишь вера и воля, глубокая вера в себя, в то, что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать», и твердая решимость осуществить потенциальные возможности русского духа. Это давало необоримую силу, которой великий образчик напоминает нам день светлой памяти первого гения в области русской науки. Как сказочный герой, он брался побеждать все загадки темных сил, ставивших препоны русскому развитию. Он пешком бежал в далекий центр сомнительного образования, учился взрослый между школьниками, жил пять лет, тратя в день денежку на хлеб и денежку на квас, он штурмом взял просвещение и в этой области один совершал то, что требует десятерых — открывал законы русской речи и стиха, воспевал деяния родных героев и великих мира, вырабатывал русскую историю, создавал естествознание и технику, боролся за самостоятельную русскую науку, разоблачал и низвергал корыстных иноземных культуртрегеров, создавал своим примером даже русскую личность и ее высокое самосознание. Он брался за все и делал все, наполняя пустыню русского просвещения всеми отраслями знания и развитости. Недаром уже современники называли его великим, недаром и Пушкин поставил его наряду с тем гением, дух которого вызвал тогда на Руси появление Ломоносовых.

Как исчислить плоды жизни Ломоносова? Они теперь со всех сторон окружают нас. В нашем просвещении все переплетено с корнями, засаженными в России М.В. Ломоносовым. Наша наука, благоговея пред отцом своим, лишь очень нескоро после него перестала быть его ученицей. И долго, очень долго, до тех пор, пока наше просвещение развивалось могучими побегами всех отраслей творчества, Россию воодушевлял и дух Ломоносова, — его глубокий патриотизм, его страстная любовь к родине, его убеждение в красоте, силе и величии родного племени. Дух Ломоносова говорил в Пушкине, когда он заявил Чаадаеву, что не желал бы иметь другой истории, кроме той, какая была у России. Этот дух давал и самому Ломоносову всю его силу, всю энергию, все упорство сопротивления неблагоприятным условиям жизни, а их было у него бесчисленное множество.

Наше время допустило в себе упадок этого великого, всеоплодотворяющего духа любви к родине и сознания ее мирового величия. От этого бесплодие и охватывает теперь так много сторон нашей жизни и просвещения. Для человека нет творчества вне связи с родной землей, родным народом и его историей, как и для самого народа источники творчества остаются свежи и могучи только в связи с делами прадедов, и ис-сякновение исторической преемственности всегда знаменует собой не появление чего-либо нового, а конец жизни народа. У нас нынче много толкуют о чем-то «новом», но для нового дела годятся только новые же народы… Да и какое «новое» выше того, что кроется в нашей истории? Насколько хватает горизонта современной науки — нет в человечестве ничего более высокого, чем богатства русского духа, лишь слегка раскрытые до сих пор его жизнью и творчеством.

Не о конце, не о смерти, не об уступке мировой арены каким-то новым народам должен думать русский, а о том самом, что воодушевляло Петров Великих, Ломоносовых Пушкиных и Достоевских, то есть о реализации неистощимых потенциальных сил родного творчества, обещающего в будущем еще большие сокровища, чем оно успело проявить в прошлом. Никто не назовет в мире нации, которая бы обещала больше, не назовет народа, которому для блага человечества мы могли бы уступить место. На современную русскую бесплодность, на ничтожную и постыдную подражательность, сковавшую живые силы Русского народа, мы не можем смотреть иначе, как на временный болезненный упадок, за которым должен последовать удвоенный подъем сил, имеющий дать русскому просвещению будущего второго Ломоносова.

Нужна ли нам реформа?