Читаем Руководство к действию на ближайшие дни полностью

– Ты же ухаживала за мамой, – ответил профессор Гершковиц. – Я занимался тем же. Это отнимает уйму времени.

– Идиот.

– Старая перечница.

Так они стояли несколько минут и смотрели на могилу.

– Рад тебя видеть, Вентор, – сказал наконец старик, все еще пялясь на табличку.

– И я тебя, Гершко, и я тебя, – отозвалась Вентор.


– Ну вот и Вольфик ушел, – сказал Гершко.

– Да, видишь как. Там, наверное, условия лучше, – ответила Вентор. – В конце концов все туда уходят.

– Надеюсь, ему там хорошо.

– Я уверена. Он всегда знал, как хорошо провести время. Если народ там не сообразит – он всех научит.

– Вот ведь как, – вздохнул Гершко. – После всего, что ты делаешь в жизни, все, что от тебя остается, – это горка песка. Интересно, вспомнит ли кто-нибудь потом, сколько места на самом деле занимал человек, который тут лежит.

– Части Вольфика находятся в куче разных мест, у кучи разных людей внутри, не забывай.

– Я знаю. И все-таки. Грустно, знаешь ли, смотреть на этот холмик.

– Точно так же можно сказать обо всех, кто здесь лежит, – сказала Вентор. – Тысячи мраморных досок с именами, а за каждым таким именем кроется целая история, которую уже почти целиком забыли.

– Для этого и умирать не обязательно, – ответил Гершко.

– Что ты имеешь в виду?

– Возьмем, к примеру, меня, – пояснил он. – Я взошел на четыре самые высокие горы в мире; голыми руками убил больше немцев, чем мог сосчитать, выступал в лучших цирках Венгрии – сражался с кобрами, пробежал всю Америку от берега до берега. Но когда студентки, которые снимают квартиру подо мной, сидят на балконе и курят, я слышу, как они говорят обо мне: «Этот милый старичок, что живет этажом выше». Понимаешь?! Когда я был молод, девушки их возраста краснели и искали, чем бы занять руки, стоило мне только войти в комнату. А теперь: «он такой милый, даже мусор выносит», «идет с покупками из супермаркета, солнышко» или «такая лапочка, он уступил мне сегодня дорогу на лестнице – я так торопилась»…

– Ну, по крайней мере, они к тебе хорошо относятся, – сказала Вентор.

Гершко замахал на нее рукой:

– Девахи с дурацкими картинками на ногтях! Они ничего не понимают ни в мужчинах, ни в сигаретах! Обо мне можно сказать много чего, но лапочкой я не был никогда.


Мадам Вентор порылась в своей сумке-тележке и вытащила бутылку.

– Что это у нас? – спросил Гершко.

– Меня не было на похоронах, – сказала мадам Вентор. – И я решила прийти и выпить в честь Вольфика. По-моему, он бы оценил. Составишь компанию?

– А что конкретно будем пить?

– «Джек Дэниэлс», – ответила Вентор. – Без затей.

– Чистый или с добавками? – спросил Гершко. – Я не против добавок, просто хочу знать заранее.

– Чистый, – ответила мадам Вентор. – Виски, и все.

– Валяй, – сказал Гершко.

Она достала две рюмочки и дала одну из них старику. Открыла бутылку, поднесла к носу, оценила аромат – и разлила.

– Кто первый? – спросил Гершко.

– Ты, – ответила мадам Вентор.

Профессор поднял рюмку:

– Дорогой наш Вольфик. Как здорово было дружить и работать с тобой. Всем самым лучшим, что со мной произошло, я обязан тебе. Мы все время спорили, но я твердо знаю, что в конце концов твоя цель была высокой и благородной: ты хотел, чтобы люди лучше друг друга понимали, чтобы они были друг к другу по-настоящему привязаны, – и за это я снимаю перед тобой шляпу. Наше с тобой поколение, Вольфик, уходит. Даже самые юные в последнее время стали исчезать, и это не может не тревожить… Но ты всегда был для нас гигантом. Осколки этого огромного переживания, которое ты называл жизнью, разбросаны по всему миру. И каждый раз, когда твои мысли подхватывают и додумывают другие люди, для меня ты оживаешь. Салют, дружище.

Он поднял рюмку и слегка улыбнулся Вентор.

– Вольфик, – сказала она. – Я не смогла прийти на похороны. Надеюсь, что ты не сердишься. Ты никогда не сердился – и непонятно, с чего бы вдруг ты начал это делать теперь. Ты был верным другом. За годы своей жизни ты сумел прожить больше, чем одну жизнь. Я очень тебя любила – и благодарна тебе за все. Прости, что я так редко приходила к тебе в последние годы. У меня… у меня были всякие неотложные дела. Увидимся. Надеюсь, не так уж скоро – но точно увидимся.

Они осушили рюмки.

– Ух, – оценил Гершко. – Хорошее пойло.


– Уходящее поколение, да? – спросила Вентор.

– Слухи ходят тревожные, – сказал Гершко. – Один пропал в Бирме, двое погибли в аварии, нескольких унес какой-то странный пожар в Австралии, а один был в Южной Америке, лазил по скалам – и исчез.

– Думаешь, что кто-то?..

– Трудно сказать, – ответил Гершко. – Чтобы кто-нибудь специально это делал? Да, профессия опасная, но в последние пять лет происходят какие-то странные вещи, люди пропадают один за другим. Ряды все редеют, по слухам, но, честно говоря, я уже не настолько в курсе. Ты-то больше знаешь.

– О парне, который пропал в Южной Америке, я слышала, об авариях – тоже. О Бирме – нет, – ответила Вентор. – Похоже, дело принимает неприятный оборот…

– Теперь тебе нужно вырастить нам смену, – сказал Гершко.

– Пока об этом речь не идет, – возразила Вентор. – У меня нет для этого ресурсов.

– Тянуть уже нельзя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века