Руководство по системной поведенченской психотерапии

· «Любовь». Любовный дискурс нельзя путать с дискурсом сексуальным по трем основным причинам: во-первых, потому, что интенсивность любовного дискурса находится в прямой зависимости от возможности сексуального контакта с «предметом страсти»; во-вторых, пациент может иметь полноценные сексуальные контакты, однако тяготиться любовным дискурсом («может быть, я не могу любить», «это не любовь», «я люблю другую» и т. п.); в-третьих, если сексуальный дискурс не часто скрывается за тематикой «смерти», то любовный непосредственно ведет к суицидальному поведению.[302] Особенностью любовного дискурса является его принципиальная «неудовлетворяемость», что связано прежде всего с иллюзорностью «объекта». Однако под личиной любовного дискурса в ряде случаев скрывается другой, более существенный дискурс – «иерархический», без решения которого вторичный в данных обстоятельствах любовный дискурс не может быть редуцирован.

· «Иерархический дискурс». Данный дискурс может иметь самые различные формы и проявляться, без исключения, во всех сферах как межличностных, так и внутриличностных отношений (брак, отношения родителей и детей, партнерские отношения, «комплекс собственной несостоятельности» и т. п.). Это дискурс конкуренции, признания, обладания⁶⁸³, достижений⁶⁸⁴, власти⁶⁸⁵ и т. п.[303] Его формула может быть сведена к отношениям «верха и низа» или «силы и слабости». Особенностью этого дискурса является амбивалентное отношение пациентов к позиции «верха», которое характеризуется, с одной стороны, желанием быть «верхом», а также нежелание плюс неспособность (у женщин) и страх плюс неспособность (у мужчин) быть им; с «низом» складывается аналогичная, но оборотная ситуация.[304] Проблема в данном случае состоит не в том, чтобы выявить те сферы, где пациент чувствует угрозу (тенденция выживания) своему статусу, а в том, чтобы определить, где он, напротив, пытается этот статус возыметь. Вербализация виртуальности «угроз» и абсурдности «притязаний» – существенный момент работы с этим дискурсом, однако «обходные маневры» зачастую оказываются значительно более эффективными. Иерархический дискурс также может маскироваться под дискурсом «вины»,[305] который, впрочем, может быть и вполне самостоятельным.

· «Вина». Этот дискурс редко бывает самостоятельным, как правило, это – по меткому выражению А. Адлера – «мужской протест женскими средствами»⁶⁸⁶. Однако возможны и случаи «чистой» вины, когда история пациента содержит четкую связь между каким-то событием, имевшим место в прошлом, и чувством вины в настоящем. Причем пациент отчетливо осознает, где и в чем он поступил «недостойно», «низко», «подло» и т. п., кроме того, в его «картине» должна содержаться «правдоподобная» версия того, как следовало бы поступить, а возможность такого – иного – поступка предполагается пациентом не гипотетически, но как реальная возможность. В этом случае событие прошлого предстает в свете нынешнего переживания, а потому, во-первых, краски сгущаются, во-вторых, возникает компульсивное продумывание того, «как следовало поступить иначе». Здесь, кроме формирования соответствующих «модулей» «картины» пациента[306] ⁶⁸⁷, необходимо использовать и «обходной маневр», а именно: психотерапевт занимает позицию полного принятия пациента, но одновременно он столь же основательно игнорирует его чувство «вины».

· «Неполноценность». Относительно самостоятельным может выступать дискурс «собственной неполноценности».[307] Пациент может быть уверен в том, что он ничего не стоит, во всем находит этому подтверждения, отказывается от каких-то дел именно в связи с подобными иррациональными установками (если же неполноценность проявляется лишь на словах, хотя это почти не сказывается на фактической деятельности пациента, версию о наличии в данном случае дискурса «неполноценности» следует отбросить). Разубедить его в этом оказывается невозможно, что и свидетельствует в пользу дискурсивной природы дезадаптации (если бы переубеждение оказалось действенным, то речь бы шла лишь об аберрациях «картины»). В целом, это для пациента очень тягостное состояние, которое возникает, как правило, в связи с какими-то событиями, имевшими место уже в относительно зрелом возрасте пациента (начиная с пубертата) и созвучными его акцентуациям. В данном случае работа психотерапевта выстраивается несколько иначе, нежели в других представленных здесь случаях, и вместо прямых провокационных техник психотерапевт игнорирует проявления указанного дискурса пациента и взаимодействует с ним как с «полноценным», указывая на это всем своим наличным поведением.[308] Формирование новых динамических стереотипов наличного поведения оказывается здесь более эффективным предприятием, нежели работа с одним лишь дискурсом.