Руль истории

И потому пришло время писать НИ О ЧЕМ.

В мире сем мы сейчас уже ничего сообща не хотим. Сообща мы даже ничего не НЕ ХОТИМ.

Моральным стало то, что выгодно. Но выгода — понятие сугубо индивидуальное. Строить город-сад можно только вместе — потому и этика, и легитимизирующие ее суперавторитеты были рассчитаны на коллектив. Бесконечная борьба за увеличение притока личных денежных средств предполагает картину мира, состоящую только из меня, мешающих мне препятствий и используемых мной инструментов. Суперавторитет у каждого в его бумажнике.

И потому на место богов полезла нечисть.

Пошла ожесточенная схватка даже не за сюжеты, не за идеи — за сцены. ЗА АНТУРАЖ. За воровство культурного субстрата, который был выработан и отработан века назад, от которого все культуры мира, кроме старательно цепляющихся за свою первобытность диких и жестоких культов, давно отказались — но который можно успеть ухватить и использовать первым. Откуда бы еще, из какой древней религии спереть и заставить прыгать по страницам бесенят поэкзотичнее? А уж на оригинальном-то фоне простится любая смысловая и духовная банальность…

Вот бесчисленные персонажи скандинавских саг и сочиненные им под стать божки, которых скандинавы придумать не успели. Вот индуистские пьяные и озверелые вершители судеб, вот исламом усвоенные, но явно доисламские ифриты и джинны. Вот и родные наши лешие, кикиморы, бабки-ежки…

Кого только не повылезало в качестве носителей силы и смысла, водителей людей, дарителей и навязывателей целей для подвигов!

В «Солярисе» Лем прекрасно сформулировал: «Нам только кажется, что человек свободен в выборе цели. Ему ее навязывает время, в которое он родился. Человек служит этим целям, или восстает против них, но объект служения или бунта задан ему извне». И вот теперь в качестве объектов бунта или поклонения предлагаются допотопные идолища.

Отсюда — вопиющий этический плюрализм. Сектантство. Ибо ни одной интегрирующей идеи не осталось.

Как-то забыто оказалось, что при всем том лишь следование идеалу способно обеспечить движение. А КОЛЛЕКТИВНОЕ ДВИЖЕНИЕ способно обеспечить исключительно следование КОЛЛЕКТИВНОМУ ИДЕАЛУ.

Говорят, история повторяется в первый раз в виде трагедии, в другой раз — фарсом. Один раз человечество уже проделало путь от язычества к мировым религиям и далее, к вере в светлое посюстороннее будущее — которая, что самое-то замечательное, верам второго уровня сама по себе отнюдь не враждебна. Наоборот, лишь язычество враждебно и тому, и другому, потому что для него нет будущего, есть только бесконечно длящееся нынче. Недаром так много стало текстов, где перемешиваются реалии прошлого и настоящего; зачастую такое смешение служит самым мощным в этих текстах эстетическим средством, на котором только и держится все остальное. Бронетранспортеры всякие под зиккуратами Ура и Урука… С художественной точки зрения это порой бывает ярко и смешно. Но со смысловой-то — это не более чем капитуляция перед мрачной иллюзией, что исторического движения нет.

Процесс восхождения от культа идолищ и бесов в реальной истории был объективно обусловлен. И описанный здесь культурный сброс тоже не злой дядя нарочно придумал, он обусловлен объективно — возможно, отчасти потому, что в начале XX века слишком много народу слишком забежало вперед, с неразумным пылом принявшись за самопереконструирование. Пришлось откатиться. А вместе с реальностью и, как и свойственно человеческой рефлексии, дальше, чем она сама, откатилась наша литература вообще и фантастика в частности.

«Если», 1999, № 6

Кудесники не ко двору

1

Их уже, в общем, не помнят.

Их совсем уже не читают. И даже те, кто читал когда-то взахлеб — практически не перечитывают.

Невозможно перечитывать. Кому-то скучно, кому-то смешно, кому-то тошно от этих тупых совков… А мне, если вдруг ненароком упадет взгляд на потрепанные корешки засыхающих на полках книг, за которыми когда-то гонялся, как за Граалем — больно. Точно я сквозь помутневшую от времени, измалеванную похабщиной, заляпанную пригоршнями грязи и засохшим дерьмом стеклянную стену тускло вижу свой рай, в который мне по грехам моим во веки веков не вернуться…

Советская научная фантастика сама видела и другим показывала мир как арену бескомпромиссной борьбы Света и Тьмы.

Можно назвать это убожеством, можно — бесчеловечностью, можно — исторической ограниченностью… Но толерантностью там и не пахло. Не пахло там смакованием извращений физических и духовных. Не пахло уважением к мерзости, терпимостью к тому, что нестерпимо всякому любознательному, работящему, семейному, чадолюбивому человеку. Не пахло в ней общечеловеческими ценностями. Тот, кто скачет по сцене с голой задницей не был в ней равен тому, кто выходит в скафандре в открытый космос. Проститутка не была равна медсестре. Прохиндей не был равен мечтателю. Сделанное не равно украденному. Зло не равно Добру.