Рулетка судьбы

— Позавчера и сегодня ты базарил с одним фрайером, — медленно начал головастик, осторожно подбираясь к главной просьбе. — Что за хмырь?

— Енто как сказать, — изобразил смущение хитрый старик. — Мне со многими доводится встречаться — работенка такая. К примеру, третьего дня малость побазарил с дружком — таким же разнесчастным пенсионером. Заглянули мы в пивной бар…

— Усохни, падло! — беззлобно, даже с доброй улыбочкой, прикрикнул авторитет. — Я тебя не о дерьмовом дружане спрашиваю. Не придуряйся, сявка, все одно меня на понт не возьмешь!

— А я рази придуряюсь? — удивился хозяин. — Просто приятно побазарить

с хорошим человеком. Ить я завсегда — в одиночестве, язык соскучился — вот

и треплю его, ввожу в силу… Знаю, о ком спрашиваешь, — неожиданно

серьезно сообщил он, понизив голос и таинственно прищурившись. — Токо

дорого стоит то, что ты желаешь узнать, ох и дорого же!

Головастик кивнул. Приемлема любая сумма. Жизнь — дороже баксов.

Казалось бы, проще показать замшелому дедку ствол «макарова» — мигом расколется. Но стоящие возле дверей два пацана держат руки в карманах дырявых брюк. А сколько их в другой комнате? Или — за портьерой? Наверняка, все со стволами.

— Ладно, вонючий огрызок, сговоримся. Сколько хочешь получить за горбоносого?

Мурат нерешительно поглядел себе под ноги, потом — на потолок. Его не мучили угрызения совести. Эта самая «совесть», если когда-то и существовала, то в наш рыночный век благополучно издохла, переплавлена в горниле реформ в чисто деловые отношения. Баксы превыше всего!

— Вишь, какое дело, дружан. Горбоносый мужик — бывший мой босс. Енто — первое. Теперича больно уж неохота тебя грабить. Но жизня пошла страсть тяжелая. Скоко жить мне осталось — десяток годков, не больше. Вот и хочется покушать сладенького да вкусненького… А цены, сам знаешь, нынче ох как кусаются, прямо-таки грызут…

— Не верти выщипанным хвостом, вонючая уродина, говори! — заорал головастик. — Нет времени с тобой базарить!

— Енто еще поглядеть надо — кто из нас уродина, а кто красавчик, — спокойно отреагировал Мурат. — Десять кусков баксов!

— Ну, ты и хватил, свинячий огрызок! Да за такие деньжища мои шестерки землю взроют, море процедят по капле…

— Вот и договорились, кореш, вот и ладно, — снова заскоморошничал хитрый архивариус. — Останемся каждый при своем: ты — с баксами, я — со справочками-выкладками… Говоришь, дорого? Терминатор дороже стоит. Продаю его себе в убыток.

Кузнец понял: нужно соглашаться. Тем более, что портьера снова заколыхалась, почудились выпирающие стволы. Если продолжить напряженный базар, можно не выбраться живым из этой западни.

— Будь по твоему. Бумажку дашь или продиктуешь?

— Лучше продиктовать. Пальцы к старости скрутило — не могу писать. Ты уж прости, дружан, немощного деда, не обессудь. Токо у меня, — предоплата.

Акуратно пересчитав баксы, дедок начал выкладывать все, что знал о бывшем своем хозяине.

Значит, все же — Собков! Щупальцы первобытного страха забрались в каждую клетку авторитета и принялись высасывать оттуда недавнюю самоуверенность. Будто дикарь увидел перед собой кровожадного ящера, которого ни стрелой, ни копьем не взять. В голове замелькали кликухи застреленных авторитетов.

— Ты уверен, сявка?

Мурат освободил одну ноздрю, потом — вторую, поглядел на снова заколыхавшую портьеру. Огорченно вздохнул. Словно подал сигнал опасности.

— Енто самое, не привык я к такому обращению. Падлы и сявки в помойках валяются, а я — в чистоте, в благости. Дак, вот что, кузнец-молодец, без твоих извинений разговор у нас дальше не пойдет.

С каким бы наслажденем головастик влепил пулю в морщинистый лоб, в рот, загороженный шеренгой золотых зубов, в прищуренные глазки, из которых так и выпирает самолюбие и наглость. Но портить отношения с всезнающим бизнесменом от информатики все равно, что самому себе отрубить обе руки. Кто знает, сколько раз еще придется воспользоваться дедовым компроматом в непрекращающейся борьбе с конкурентами и сыскарями…

Если, конечно, горбоносый оставит его в живых…

— Докладывай, Николай Семенович, обстановку.

Сотрудникам, не привыкшим к манерам полковника Фломина, трудно приходится во время докладов и служебных совещаний. Казалось бы, шутит, но глаза заморожены, будто в них случайно попал фреон из холодильника. Обращение по имени-отчеству говорит о доброжелательном отношении, а вот предваряющее словечко «докладывай» произносится совсем другим тоном — требовательным, даже — угрожающим.

— Пока — благополучно. Пуля отлично справился с первым ответственным заданием…

— Ликвидация Проколина? Слышал… Кстати, далеко не все, запланированное нами, выполнено. Ведь мы решили пожертвовать ферзем, а потеряли обычную пешку. С одной стороны, выгодно, но с другой… Не тот получился резонанс. Окажись вместо Летуна знаменитый Собков, можно было бы бить в колокола, праздновать победу. Сообщить российским гражданам: можете работать и спать спокойно. А Летун — пташка никому незнакомая, на его гибели торжественные марши не сыграть…