Румбо

— Вот то-то же… ладно. Приступим к обучению немедленно. Прежде всего, я должен заменить тебе внутренности. Вот Киев, иначе называемый «куницей», мы удлиним его медной проволокой. Ему соответствует струя телеграфа, на бреющем полете уходящая в лоно. И не Москва здесь виновата. Потому что Москвы скоро не будет. Она смирна, и поэтому не капризна. Она вон у нас какая. Не то, что Севастополь. Запоминаешь?

— А зачем мне запоминать это?

— Потому что заговоры внутренностей служат оружием в руках ищущего. Это заговоры Тайного Совета Мертвецов.

— А можно какие-нибудь заговоры без участия названий городов? — спросил Костя остатками глаз, — уж больно я в географии путаюсь…

— Хорошо, вот тебе заговор ментовской ноги. Это не то, что ты думаешь, когда говоришь о ментах. Это не то, что ты дуешь в туалете, выпуская дым в вентилятор. Это не присказка и не уловка. Не загадка, не замутка, не просказейка. Её рассказывали, когда было ясно, и люди были молодыми. На поляну выходили девицы. Пряча прыщи и гнилые зубы, выходили девицы на поляну. И юноши выходили им навстречу. Выпячивая лобки и клацая клыками, выходили им навстречу юноши. И каждый юноша думал: всех переебу. И сердце его колотилось, и руки потели от вожделения. Но не таковы были девицы. Они не хотели, чтобы юноши имели их по очереди, создавая суматоху и путаницу. Они хотели, чтобы ёб их кто-то один, потому что так надежнее. Потому что тогда легко будет разобраться, кому не хватает девушки, а кому парня, и все бы разошлись по парам, или одолжили бы кого-то друг у друга, если захочется. А когда все ебутся со всеми — это энтропия, безволие, хаос и вялый конец мечты. И многим девицам удалось приучить к себе парня. И часто рождались дети. Но карапузы создают много шума, так что мы покажем им ментовскую ногу, чтобы они созерцали её, как откровение. Голую ногу женщины-мента. Молодой девицы-ментовчихи. Жилистую такую, белую, с неряшливо сбритыми волосками и натоптышами на гибкой запревшей ступне. Вот таков он, заговор ментовской ступни. Ну, запомнил, что ли?

— Ну… только в общих чертах… — потупился Костя, — может, я записывать за вами буду? А то не запомню.

— Запомнишь. Еще как запомнишь. Смерть научит так, как жизнь не учила. Этот заговор ментовской ноги используется для того, чтобы противник замер в оцепенении и смотрел в одну точку. Это работает как наведенный транс. Супостат залипает. Как ты сейчас залип.

— Но я не залип! — вздрогнул простатой Костя, — С чего бы это?

— Хорошо. Я же не настаиваю. Ладно, я тебя зашил, ты теперь можешь предстать перед Мамочкой.

— А кто эта Мамочка? — Костя встал и прошелся по линолеуму. Тело не ощущалось. Зато обзор увеличился чуть ли не вдвое. Это поначалу дезориентировало.

— Мамочка — это сладкая девка, которая возвращает ощущение тела, — пояснил врач, выбрасывая перчатки и приступая к мытью рук, — тело важно: потому что в нем содержится твой код. Код доступа к миру. Этот код у каждого свой. Некоторые еще называют его душой, и приписывают ему мифические свойства. Но это просто код. Он похож на штрих-код, который проставлен на магазинной этикетке, только гораздо сложнее. Впрочем, не всегда — бывает и проще. Твоего имени больше не существует. Запомни свой инвентарный номер — 6659671. Я проставил его черным маркером на твоей правой лодыжке. Кости больше нет. Ты должен получить тело заново. А когда получишь, сам его заново назовешь.

— А номер тогда зачем?

— На тот случай, если опять потеряешь. А сейчас ты должен приласкать Мамочку, чтобы снова ощутить свое тело.

— Она что, уродливая какая-нибудь? — Спросил поясницей 6659671, двигаясь за врачом по восходящему коридору.

— Почему уродливая? Очень даже симпатичная. Да ты ж её видел — она тебя сюда и привела…

— Так это — 3оя?

— Это уж твое дело, как её называть. Можешь называть 3оей. Можешь Пупсиком. Можешь Кисой. Можешь Лапулей. Можешь Птичкой. Я называю — Мамочкой. Ты — называй, как хочешь, — он открыл дверь и протолкнул 6659671 в ярко освещенную залу с высокими потолками и стенами, обтянутыми красным шелком.

Девушка сидела на столе, кутаясь в медицинский халат и вытянув пальцы ног в сторону вошедших (туфли стояли на столе рядом). Насколько заметил 6659671, бельё под халатом отсутствовало. По периметру стола торчали микрофоны с красными светодиодами. Помимо микрофонов, девушки и туфлей, на столе находились 4 бутылки "боржоми" и тускло блестевший предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся мясорубкой.

— Это — Красная Комната, — пояснил врач, — здесь ты должен встретиться с Мамочкой, чтобы обрести тело, а затем навсегда оставить её.

— Но почему оставить? — изумился 6659671, пытаясь вспомнить горячее окоченение эрекции.

— Можешь не оставлять. Но тогда останешься с ней здесь навсегда. Из Красной Комнаты теперь выход только для двоих. Сколько вошло — столько и вышло, и никак иначе. Ну, а я вас сейчас покидаю. Так что, выйти из комнаты сможет только один. Во всяком случае, пока сюда не заглянет кто-нибудь еще. Но, поверь мне, сие случается столь редко, что уже не кажется правдой.