Румянцев-Задунайский

Приехав во дворец, Васильчиков не нашел там Панина. Секретарь первого министра сказал, что его сиятельство будет только к вечеру, и посоветовал обратиться к гофмаршалу, находившемуся в своем кабинете. Васильчиков хотел было так и поступить, но, выйдя в коридор, увидел графиню Брюс.

— Я вас давно жду, — сказала она, улыбаясь какой-то заговорщической улыбкой.

Он показал ей извещение и сказал, что никак не — может объяснить себе то, что происходит.

— Неужели не догадываетесь? — сузила красивые глаза графиня.

— О чем?

— Вы полюбились самой государыне. — Васильчиков невольно посмотрел по сторонам: не услышал ли кто? Нет, он не поверил в то, что ему сказали. Он не мог поверить. Вчера государыня не подала ему даже намека на какие-то особые отношения. Она обошлась с ним, как обходится со всеми своими подданными… Во всяком случае, он ничего такого не уловил, если не считать странного, совсем не царственного взгляда.

— Я не понимаю, решительно ничего не понимаю…

— Вы все прекрасно понимаете, — возразила графиня. — Вам оказывается великая честь, и все теперь зависит только от вас, от вашего желания ответить на любовь взаимностью.

— Но… я все равно не понимаю. Вы хотите сказать, что… — Он не договорил и смешно заморгал глазами. — А граф Орлов?

— Ах, не думайте о нем. Не ваша забота о нем думать.

Графиня завела его в маленькую комнату, где были кресла, софа и можно было продолжить разговор, не боясь подслушивания.

— Итак, с сегодняшнего дня вы флигель-адъютант ее величества, влюбленный в свою государыню и готовый исполнять связанный с этим долг любви. Согласны ли с вашими обязанностями?

— О да, да!.. — вскричал Васильчиков. — Конечно да! Но скажите, что я должен делать?

Радостная поспешность, с какой он выразил свое согласие, вызвала в графине ревнивое чувство, она презрительно посмотрела на него и ответила холодно:

— Прежде всего показаться лейб-медику ее величества господину Рожерзону.

Что произошло дальше, Васильчикову вспоминалось потом как необыкновенный сон, вспоминалось отдельными картинками, как вообще вспоминаются сны. Он помнил, как обнаженный стыдливо стоял перед доктором-англичанином, как этот доктор похлопывал его по богатырским плечам и как сказал после всего этого по-русски, довольный: «Карашо!» Но еще сильнее запомнилось, как после докторского осмотра, все еще угнетаемый чувством пристыженности, он пошел с графиней Брюс в отведенные ему покои, богато убранные, с письменным столом заморской работы, как в безотчетном сладостном порыве открыл ящик стола и увидел там кучу денег и как на его изумление графиня сказала: «Тут ровно сто тысяч — первый вам подарок от государыни». Помнил, как графиня затем целый час объясняла ему, как должен себя вести, кого вызывать для прислуживания и прочее. И еще объяснила, в каком одеянии и в какое время должен заходить к ее величеству, показала потайную дверь, которая из его покоев вела в опочивальню ее величества. Он слушал ее с полуразинутым ртом, как старательный, но страшно несообразительный ученик, боясь упустить, не запомнить хоть одно слово. Потом, продолжая разговор, они вместе пообедали, не выходя из покоев, и графиня оставила его одного, сказав, что ей еще предстоит встреча с самой государыней.

Когда графиня ушла, он позвал слуг, чтобы те унесли остатки еды. Потом, следуя наказам графини, принял ванну, оделся в халат (в гардеробе почему-то оказались одни только халаты) и стал ждать своего часа. Время проходило в каком-то странном полузабытьи. Он сидел и ждал, не смея думать о том, что с ним станет, когда он откроет заветную дверь в опочивальню. Наконец наступило десять часов — время, когда государыня укладывается в постель. Он вспомнил предупреждение графини — заходить в опочивальню только после императрицы, посидел «для верности» еще с четверть часа и наконец решился.

Приблизившись к двери, он трижды перекрестился, подождал, прислушиваясь. Из спальни не доносилось никаких звуков. Боясь, как бы дверь не скрипнула, он тихонько потянул ее на себя. Она подалась свободно, и он сразу увидел ее, свою государыню. Государыня не спала, она тоже ждала этого часа, сидя на краю приготовленной кровати, ждала с распущенными волосами, в пеньюаре, открывавшем белую шею, высокую грудь. Увидев его, она сделала к нему несколько шагов и вдруг как-то странно качнулась, словно собиралась упасть. Он кинулся к ней и едва успел ухватить за талию, как почувствовал на шее ее мягкие руки, увидел рядом со своим лицом ее красные, ждущие поцелуя губы. «О Боже, — взмолился он, — дай рабу твоему силы!»

3

Открытие мирного конгресса было назначено на 27 июля. В этот день жители Фокшан еще с утра высыпали на улицу, надеясь увидеть редкое зрелище. И они не ошиблись в своих надеждах. Дом, выделенный для конгресса, был украшен разноцветными флагами. У подъезда стоял почетный караул. Начищенной медью сверкал военный оркестр.