Румо, или Чудеса в темноте

— Мы готовы, если ты готов.

— Лодка в нужном положении.

— Что дальше? — спросил Смейк.

— Видишь контакты, Смейк? Видишь? Мы настроили смотровую мембрану на максимальное увеличение.

— Да, вижу, — ответил Смейк. На мышечной ткани сердца должно быть шесть необычных наростов и углублений. Но наросты и углубления здесь повсюду — Смейк не мог бы сказать, что особенного именно в этих шести.

— Вот амалориканский адапс, — сказала исчезнувшая кроха номер один. — Отвечает за ауратическую циркуляцию электричества в сердце.

— Это галлюцигеновый симпатикант, — подхватила исчезнувшая кроха номер два. — Пограничный ствол автономной нервной системы, проводит симпатетические вибрации галлюцигенового ключа.

— А это опабинийская мембрана, — продолжала исчезнувшая кроха номер три. — Через нее осуществляется стимуляция опабинийскими щипцами.

— Вот иохойский холмик, — снова заговорила исчезнувшая кроха номер один. — Пассивно-активно реагируя на раздражение иохойским жгутиком, помогает выровнять сердечный ритм.

— Это айсгеаийский эпиксель! — сообщила исчезнувшая кроха номер два. — Эпицентрический микроцентр аорты, служит для коронарного выравнивания симпатетических вибраций.

— А это одонтагрифское жерло! — подытожила исчезнувшая кроха номер три. — Пока точно не выяснено, как именно на него влияет одонтагрифский аспиратор, но влияние, безусловно, положительное.

— Все понятно, Смейк?

— Все понятно, — отвечал Смейк. — Теперь я в курсе.

— Тогда выводи инструменты, — велела исчезнувшая кроха номер один.

— Мммуррррр, — замурлыкал Смейк, — мммуррррр…

В ЛОВУШКЕ

Румо просто прыгнул. Не стал долго раздумывать, куда прыгать: корпус генерала все равно для этого не приспособлен. Ухватился за серебряные дверцы на спине Тиктака. Отсюда Румо мог заглянуть внутрь. А там — еще больше оружия, и слышно лишь тиканье и лязг металла. Ничего похожего на сердце или мозг.

Генерал Тиктак вытянул стальные когти, желая отбросить Румо, как назойливое насекомое, но его руки, хоть и выдвигались далеко-далеко, почти не доставали до собственного тела. Генерал был создан для нападения, но не для самозащиты, никто, включая самого генерала, и помыслить не мог, что у кого-то хватит безрассудства атаковать.

Остальные вольпертингеры отважно метали в генерала копья, ножи, топоры, но больше ничем помочь Румо не могли, сами едва уворачиваясь от ударов и выстрелов Тиктака. Олек метко запустил из пращи камень в голову медного болвана, но раздался только гулкий звон, будто ударили в колокол.

— Забирайся внутрь! — скомандовал Львиный Зев. — Другого выхода нет, если собираешься отыскать его сердце. К тому же внутри безопасней.

Протиснувшись между двух металлических прутьев, Румо очутился в корпусе металлического воина. Все здесь тикало и щелкало, громко жужжали шестерни, ритмично стучали поршни, трещали алхимические батареи, заглушая звуки, доносившиеся снаружи. Румо будто попал в гигантский часовой механизм, ежесекундно отбивавший такт. Да есть ли тут сердце? Неужто такой сложной машине нужен живой мотор? Румо пробирался дальше. Все вокруг двигалось вверх-вниз, взад-вперед — того и гляди угодишь лапой в шестерню или напорешься на острую пружину. Все детали полированные, гладкие, обильно смазаны машинным маслом — очень трудно удержаться и не упасть.

— Нравится тебе [тик] там? — прогремел голос генерала Тиктака. Изнутри он звучал еще более гулко и безжизненно, чем прежде. — Нравится [так] внутри меня, вольпертингер?

Румо не отвечал.

— Устраивайся [тик] поудобнее! — крикнул Тиктак. — Гостем [так] будешь! А чтобы нам не [тик] помешали, закрою двери.

Что-то скрипнуло, шестерни и поршни задвигались быстрее. Послышалась та же мелодия, что и прежде, когда генерал разросся вдвое, но теперь она играла задом наперед и оттого звучала еще противнее. Доспехи складывались, клапаны захлопывались, детали сдвигались. Поршни и валы, за которые Румо цеплялся, балансируя, непрерывно вертелись, поднимались и опускались. Внутри генерала сгущалась тьма.

— Закрывается! — завопил Львиный Зев. — Выбирайся! Скорей!