Румынские сказки

Продолжает он свой путь, как вдруг слышит какое-то жужжание негромкое. Смотрит он направо — ничего не видно, смотрит налево — и того меньше. Поглядел Белый Арап вверх, и что же вы думаете? Пчелиный рой кружился над его головой и метался во все стороны, не зная, куда опуститься. Пожалел Белый Арап пчёл, снял с головы шапку, положил её в траву, а сам отошёл в сторонку. Обрадовались пчёлы, опустились они все к шапке и набились в неё. Белый Арап тоже за них обрадовался и сразу же за дело взялся: вправо пошёл, поискал, влево пошёл, поискал и не успокоился, пока не нашёл гнилой колоды. Выскоблил он её чем пришлось, и получился у него настоящий улей. Приделал он внутри колышки и смазал стенки мятой, донником, медовкой, вьюнком, чебрецом и другими душистыми травами, для пчёл полезными, взвалил его на плечи и перетащил к рою. Там вытряхнул он осторожненько пчёл из шапки в улей, поставил тихонечко дуплом вниз, положил сверху несколько листьев лопуха, чтобы не палили улей лучи солнца, да и дождь внутрь не попадал, оставил его там на поле среди цветов и поехал дальше.

Едет он себе и радуется, что доброе дело сделал, как вдруг является ему пчелиная царица и говорит:

— Белый Арап, за то, что ты по доброте своей для нас потрудился, построил нам жильё, хочу и я тебе милость оказать: на, держи это крыло, и ежели я когда нужна буду, только сожги его на огне, — сразу же приду на помощь.

Обрадовался Белый Арап, взял крыло и бережно спрятал; поблагодарил пчелиную царицу за обещанную помощь и поехал себе дальше.

Миновал он ещё добрый кусок пути, выехал на опушку леса и увидел там настоящее чудо — сидит себе великанище возле костра, а костёр из двадцати четырёх саженей дров сложен: сидит, греется, а сам орёт во всё горло, что замерзает, вот-вот помрёт от холода. А лицо этого человека совсем страхолюдное было: уши огромные, в сторону торчащие, а губы толстые, отвислые. Когда он дул, верхняя губа вверх заворачивалась, на самую макушку ему залезала, а нижняя так низко свисала, что брюхо прикрывала. Как дохнет, сразу же на всю округу изморось ложится в ладонь толщиной. Да и подойти к нему никак нельзя было, — он так дрожал, словно тряс его сам нечистый. Всё это ничего, кабы одно лишь чудище дрожало. Но вокруг всё живое и мёртвое тряслось вместе с ним: ветер завывал как безумный, деревья в лесу жалобно стонали, камни вопили, сухие ветки свистели и скрипели, и даже дрова, что в костре пылали, трещали от мороза. А белки попрятались в дупла деревьев, ёжились и тесно прижимались одна к другой, дули в коготки и лили горючие слёзы, проклиная день и час, когда родились. Чего ж тут ещё рассказывать? — такой был мороз, как огонь жёг. Белый Арап только чуточку рядом постоял, чтобы чудище рассмотреть, и враз у него сосульки вокруг рта выросли. Однако не мог он не рассмеяться и сказал удивлённо:

— Многое человеку видеть на своём веку приходится! Эй ты, страшилище, — только не ври, а говори истинную правду, — ты и есть Морозище? Ага, молчишь! Наверно, он самый, коли даже огонь возле тебя замерзает, такой уж ты горячий.

— Смейся, смейся, Белый Арап, — ответил Морозище, весь дрожа, — только в тех местах, куда едешь, без меня никак не обойдёшься.

— Так пойдём со мной, коли хочешь! — ответил Белый Арап. — Хоть согреешься в дороге, а то сидеть на месте совсем плохо.

Послушал Морозище Белого Арапа, и дальше пустились они вместе. Прошли они кусок пути, и увидел Белый Арап чертовщину ещё похлеще: громадный человечище жадно уписывал борозды земли за двадцатью четырьмя плугами и вопил во всё горло, что подыхает от голода.

— Ну, как тут не засмеяться? — спросил Белый Арап. — Ну и ну! Чего только на свете не увидишь! Наверно, это ненасытный Голодище, бездонный мешок, прорва обжористая, или бог знает какое ещё страшилище, коли и земля его не насыщает.

— Смейся, смейся, Белый Арап, — ответил тогда Голодище, — но в тех местах, куда идёте, без меня не обойдётесь.

— Коли так, иди и ты с нами, — предложил Белый Арап, — мне-то что, на спине я тебя тащить не буду.

Увязался и Голодище за Белым Арапом, и двинулись они дальше втроём. Прошли они немного, и вот видит Белый Арап новое чудо, ещё почище: огромный детина выхлебал всю воду из двадцати четырёх озёр и одной речки с пятьюстами мельницами, а сам орёт во всё горло, что от жажды сохнет.

— Ну и чудище! — воскликнул Белый Арап. — Что же у него за брюхо бездонное, что за глотка ненасытная, коли не могут утолить его жажду все реки земные? Да у него в кишках, должно быть, целое море плещется. Видно, это погубитель вод, знаменитый Жаждище, родной сын Засухи, тот самый, что рождён под знаком уток, потому и жажда у него безмерная.

— Смейся, смейся, Белый Арап, — ответил Жаждище, а из ушей его и из ноздрей хлынула вода как из мельничных лотков, — только в те места, куда вам надобно зря вы без меня идёте.