Руна смерти

Школьный учитель немецкого языка Антон Дворжак, тридцати шести лет от роду, проживал в Иркутске от рождения и до настоящего времени. Изредка он бывал в других городах России, но никогда не выезжал за рубеж. Однако, глядя сейчас на башню с часами и пирамидальным шатром, по четырем углам которого располагались еще четыре небольшие декоративные башенки со своими маленькими шатрами, рассматривая сложную кирпичную кладку стен, он явственно осознавал, что не только в его родном городе, но и во всей России нет и никогда не было такого сооружения. И хотя, кроме Москвы и тогда еще Ленинграда, он бывал лишь в десятке других русских городов, но всю жизнь, глядя по вечерам телевизор, он никогда не видел ничего подобного. Такой домище наверняка был бы ему известен, тем более что Антон, особенно в юности, всерьез увлекался архитектурой. Он знал назубок центральные районы Москвы и Петербурга, где провел в общей сложности за все свои приезды чуть более полугода. Он тонко чувствовал разницу между готикой французской и немецкой, ранней, отягощенной чертами тяжеловесной романской архитектуры и отточенной до совершенства поздней, отличал английский готический собор от континентального. Теперь он понемногу приходил к выводу, что либо временно сошел с ума, либо потерял значительный кусок памяти. И вывод этот он сделал на основании одного неопровержимого факта — в данный момент он не в России!

«Прямо „Кин-дза-дза“ какая-то получается, — подумал Антон. — Может, я куда поехал по путевке и напился с радости до чертиков? Но симптомов похмелья что-то не ощущается. Да и раньше такого не бывало. То есть напиваться-то приходилось, куда ж без этого, но так основательно терять память…»

Антон вспомнил виденную им недавно по телевизору передачу об одном человеке, которого нашли где-то на вокзале и который ничего о себе не знал. Он выглядел вполне нормальным: не бич, не травмирован. Но умел только говорить и читать. Не помнил даже, как его зовут и сколько ему лет. Так и парился три месяца в одной из московских клиник с диагнозом «потеря автобиографической памяти».

«Неужели и со мной приключилось что-то подобное?»

Некоторое время Антон мысленно вырывал из своего прошлого различные фрагменты и вскоре с облегчением убедился, что вполне сносно помнит любой кусок из своей жизни. Он даже вспомнил, что вчера была суббота и он, как обычно, лег спать под утро, просидев в Интернете часов до пяти.

— Ладно, хоть с этим порядок, — сказал Антон вслух, чтобы услышать собственный голос. Для проформы он сильно ущипнул себя за руку, хотя и без того знал, что это не сон. Во сне ты иногда знаешь, что спишь, а иногда нет. Но когда бодрствуешь, то всегда прекрасно понимаешь, что это явь, и не что иное.

Чувства продолжали возвращаться к нему в полном объеме. Кроме неотвязного холода, он вдруг ощутил звуки, вычленяя из общего фона отдельные шумы. Одним из них был негромкий шелест листвы. А вот другой… Это кричали чайки! Их крик доносился откуда-то из-за парка с башней. Потянув воздух носом, Антон ощутил запах моря. Или ему так только показалось. А когда услышал отдаленные гудки перекликающихся буксиров, окончательно понял, что рядом море.

Антон снова подошел к решетке и посмотрел на опавшие листья, густо устилавшие траву. То ли он их раньше не замечал, то ли был не в состоянии делать выводы, но если вчера была суббота середины августа то сегодня… Во всяком случае в августе даже в Иркутске листья не падают с деревьев в таких количествах, а уж там, где растут клены с дубами — еще одно открытие приходящего в себя сознания, — и подавно. Вот почему так холодно! После вчерашней летней субботы прошло не меньше двух месяцев, которые он не может вытащить из памяти и за которые его занесло куда-то в сторону от дома на несколько тысяч километров. В его мозгу, как на поврежденном винчестере, пропало несколько тысяч секторов…