Руна жизни

— Партия объявила «перестройку» и «гласность», товарищ генерал, появление пены неизбежно. Если мы пойдём на радикальные меры, начнём горлопанов сажать в тюрьмы, то мы сделаем из них мучеников и разозлим народ. Экономическое положение в стране плохое, народ недоволен. Мы пожнём социальный взрыв. Так думают и в Москве, — отчеканил подполковник и смахнул пот со лба.

— Эх, Валерий Альбертович, я пережил смерть Сталина, снятие Хрущёва, но всегда была хоть какая-то ясность, вплоть до Андропова. Сейчас я теряюсь и многое не понимаю.

— Горбачёв, товарищ генерал, человек Андропова.

— Да знаю я, что он человек Андропова. Это меня и удивляет.

— Юрий Владимирович не мог ошибиться в выборе. За всю историю СССР у нас сейчас самое русское Политбюро, и это заслуга Горбачёва.

— Молоды вы ещё, Валерий Альбертович. Я ничего хорошего от такой национальной политики не жду. Что мы будем делать с национализмом и сепаратизмом в республиках?

— Не понимаю, товарищ генерал…

— Не читали вы лучшего специалиста по национальному вопросу. А он говорил, что русским неудобно бороться против национализма, потому что эта борьба будет воспринята как русский шовинизм. Противостоять националистам лучше нерусскими руководителями, а вот теперь кроме Шеварднадзе у нас представителей республик в Политбюро и нет. Политика вещь тонкая, Валерий Альбертович, особенно в многонациональной стране.

— Извините, товарищ генерал, а кто этот лучший специалист по национальному вопросу?

— Сталин, Валерий Альбертович, — тяжело вздыхая, произнёс седой генерал, — Сталин.

— Когда я учился, товарищ генерал, нам Сталина не цитировали и вообще редко упоминали.

— Я знаю. Скажите-ка, товарищ подполковник, насколько просматривается влияние зарубежных спецслужб на эти антисоветские организации?

— Прямых контактов с агентурой не установлено. Частые контакты есть только с так называемыми правозащитными организациями, которых курируют ЦРУ и «Моссад».

— Я слышал, что среди этих «оппозиционеров» много евреев. Поработайте с антисионистским отделом, может, там что-то прояснится.

— Среди них действительно много евреев, но эту тему лучше не поднимать и не указывать в отчётах для Москвы.

— А что так? — прищурившись, бросил Чернин, набивая трубку табаком.

— Видите ли, товарищ генерал, сейчас идёт активная борьба с проявлениями антисемитизма в силовых структурах. Просто мой приятель в курсе этих дел и предупреждал меня быть поосторожнее с еврейским вопросом.

— Это что новая линия партии?

— Пока вы были в отпуске, пришло распоряжение сократить штат антисионистского отдела и все дела этого отдела передать Москве без копирования.

— То есть это означает ликвидацию отдела, — Чернин сделал глубокую затяжку и медленно выпустил струю дыма на портрет Горбачёва, стоящий на его столе в позолоченной рамке, который подарил ему сын в день рождения.

— Всё идёт к этому.

— А вы говорите «самое русское Политбюро». Теперь мне ситуация стала понятней. Идите, Валерий Альбертович и работайте, как вам подсказывает долг и политическая интуиция. Вам служить при новом режиме, а мне пора проситься на пенсию, — в голосе генерала проскочили нотки смертельной усталости и разочарования. — Идите.

Маканин взял папку с зелёного бархата массивного дубового стола и бодро, по-военному вышел из кабинета. В коридоре он встретил Людвига Ивановича Азарова. Это был интеллигентный, учтивый человек лет шестидесяти, с повадками лисы. При встрече с ним все сотрудники КГБ предпочитали улыбаться и смотреть прямо в глаза, после чего вытирали пот со лба и боролись с дрожью в голосе. Людвиг Иванович не был даже генералом, он был простым психофизиологом, только вот приписан он был к полиграфу, то есть к детектору лжи, через который хоть раз в жизни прошёл каждый сотрудник КГБ. Маканин с Азаровым встречался чаще, так как ещё год тому назад работал во внешней разведке. И после каждого возвращения на Родину проходил через детектор лжи. Маканин жаловался жене после проверки на полиграфе: «Чувство не из лучших, возникает такое впечатление, как будто тебя публично изнасиловали, и хочется как можно скорее смыть следы от присосок и контактов». Людвиг Иванович увидел Маканина и, задержавшись перед дверью начальника архивного отдела, бодро его поприветствовал.

— Валерий Альбертович, что-то я вас давно не видел на «пытке», — оголив в улыбке свои прокуренные зубы, затараторил главный специалист по потёмкам чекистских душ, — ну простите старика за грубый юмор. Я слышал, вас перевели на усиление политического отдела. Как на новом месте?

— Пока не жалуюсь.

— Когда будете обмывать очередное звание, не забудьте старика пригласить. Люблю выпить, как говорят армейские генералы, «в узком кругу ограниченных людей», — засмеявшись и сверкнув хитрыми глазами, обозначил свою осведомлённость «Мефистофель». Автором этого прозвища был Чернин. Они служили вместе с Азаровым ещё со времён НКВД.

— Обязательно приглашу.