Рунет. Сотворенные кумиры

— Я надеюсь, что и сейчас большинство моих читателей — такие люди. Я точно знаю, что если человек абсолютно не интересуется кулинарией, то, значит, что-то с ним не так.

— Нет, я имею в виду, что ваш.

— Если человеку все равно, что есть, то этот человек какой-то странный. В общем, нужно подумать, стоит с ним общаться или нет.

— Просто ваши тексты написаны таким художественным языком, что их можно в принципе читать как рассказы, не бросаясь немедленно к плите, — наконец вклиниваюсь я.

— Тогда это плохо, — огорчается Сталик. — Значит, это брак в моей работе. Если вы прочитали мои рассказы и не бросились немедленно к плите — значит, я зря писал.

Через год после этого разговора я перечитывала «Казан, мангал.», готовясь писать о Сталике. Перечитывала подряд, не как кулинарную, а как художественную прозу — сборник рассказов. И в процессе чтения — сама не поняла, как это произошло, — я вдруг обнаружила себя на кухне, у плиты, с ожесточением рубящей мясным топориком куриные окорочка, чтобы приготовить из них «чикен карри».

Рядом лежала книга Сталика, раскрытая в том месте, где к нему приходит индиец Мехбу, нанятый поваром к английским инженерам на японском заводе в Фергане, чтобы показать, как готовить индийские блюда.

— У тебъя перес ест? Чили?

— Есть!

— Давай. Пъят стука давай!

— Сталик, дети! — взмолилась жена.

— Карасо, не будет горки, давай два перес. Я никада горки не делаит, другой индийски целовек сильна горки делаит, я не делаит…

В масло, которое уже успело сильно нагреться в другом казане, он опустил четыре гвоздички, следом за ними отправились два красных сушеных чили, которые он надрезал на носике. Пары масла, поднимающиеся из казана, стали жуткорезатъ глаза.

— У-ух! — рассмеялся Мехбу. — Перес каросый! — и высыпал в казан весь накрошенный им лук. Под первым казаном, увидев, что все кусочки курицы уже подрумянились, он уменьшил огонь, добавил ложку-другую воды и накрыл плотной крышкой.

(«Казан, мангал и другиемужские удовольствия»)

— Задача — не только рассказать что-то о культуре, о народе каком-то незнакомом. Все-таки надо признать, что о незнакомом, несмотря на то что прожили в одной стране 70 с чем-то лет. Да нет, какое 70 лет? — 130 лет, если говорить об Узбекистане, и 200 лет, если говорить об Азербайджане. Не только рассказать о культуре, но и ударить по физиологии, то есть заставить человека пойти и добыть себе такую еду. А для чего нужно такое насилие над личностью? Вот если взять маленьких детей — двух-, трех-, четырехлетнего возраста, — и поставить перед собой задачу, чтобы эти дети прослушали какую-то классическую музыку, придется создавать им какие-то стимулы. То есть маловероятно, что эти дети не выберут послушать «Муси-Пуси». Точно так же люди, если у них не будет побудительных мотивов, не будут понимать, что это хорошо, здорово, в конце концов, престижно — есть именно хорошую еду, а не что попало, не супчик из пакетика. Рассказывать о еде скучно или рассказывать о классической музыке скучно — я считаю, это просто преступление против человечности. И когда за деньги продается еда, приготовленная равнодушными людьми, — как это назвать, если не преступлением? Если делают плохую, невкусную еду — это преступление того же порядка, как врач дает человеку не те таблетки, понимаете? Кулинария очень важна в человеческой жизни, может быть, более важна, чем медицина. Хирург вторгается в организм человека, скажем, один или два раза в жизни в лучшем, он же одновременно и худший, случае. А повар — ну, не повар, но тот человек, который готовит, — результаты его деятельности оказываются в наших организмах как минимум три раза в день. Что важнее? Плохой повар непременно выпишет направление к хирургу.

«Да и правда, жизнь так коротка и счастья в ней не так уж много, чтобы разбрасываться радостью и удовольствием, которое дарит нам вкусная еда».

(«Казан, мангал и другиемужские удовольствия»)