Рунет. Сотворенные кумиры

— Слушайте, это гениально, — вдруг восхищается Линор. — Квадратный. Откуда эта цитата — «почему он такой квадратный»? Ну, заяц Пц — реальный «альтер эго», — тут она спохватывается, что диктофон все еще работает, и продолжает разговор. — Я бы хотела быть им, конечно. Это значило бы не менять в собственной личности ничего, но потерять совесть. Мне кажется, это было бы прекрасное существование. Ну, по нему не скажешь, что это прекрасное существование, но, по крайней мере занимательное, в отличие от моего. Почему он такой квадратный? Потому что я не умею рисовать. Я не могу нарисовать анатомически корректного зайца, и мне лень это делать. И я сделала схематических персонажей, которых использую копипейстом, когда они мне для чего-нибудь нужны. Все-таки по этим комиксам видно, что они очень условные. Они комиксы постольку, поскольку в них используется визуальный элемент для передачи информации, но это текст все-таки, а не карикатура.

— А почему персонажи такие?

— Квадратные? — с подозрением спрашивает Линор. — Потому что удобно их было рисовать полосочками.

— Нет, почему их зовут «Ф», «Щ», «Грелка» и «Свиная отбивная с горошком»?

— Мне было лень придумывать имена.

— А «Ф» — это вообще жираф или хорек? — спрашиваю я, вдруг вспоминая «русского литератора Александра Феликсовича Гаврилова» из другого текста Линор и его историю про хорька.

— Там нет хорька! — с тихим ужасом восклицает Линор. — Там кошка. Это кошка. Какой хорек? Хорек — это тот, кого изнасиловал жираф. Вы все это время думали, что он изнасиловал другого персонажа?

— Мне было приятно так думать, — говорю я первое, что приходит в голову.

— О’кей, — осторожно произносит Линор. — Как бы мне тактично перевести разговор обратно? Потому что тут у меня возникло несколько вопросов к вам. Нет, ну что вы, там нет никакого хорька. Это кошка. Меня поражает этот вопрос, потому что для меня совершенно понятно, что Ф — это кошка, а щ — это жираф.

— Почему, из чего это следует?

— Потому что кошка — девочка.

— И что же, «Ф» — это женское имя?

— Естественно, — говорит Линор, непонимающе глядя на меня.

Я точно так же гляжу на нее. Когда молчание затягивается, она медленно произносит:

— Я не знаю, как это объяснить. Почему Наташа — это женское имя? Кто бы назвал мальчика Ф или девочку — Щ? Мальчика еще можно назвать Наташей, если это индийское имя, — тут Линор принимается задумчиво рассуждать. — Я вообще считаю, что Оля и Ева — это индийские имена. Тогда понятно, почему Ева — мальчик, а Оля — девочка. Я даже не знаю, как ответить, — сдается она через некоторое время. — Ну вот Щ — твердый согласный же, да?

— Мягкий.

— Слушайте, я не знаю! — кричит Линор в отчаянии. — Ну ежу понятно, что Ф — кошка, а Щ — это жираф.

— Причем всегда мягкий, по законам фонетики русского языка.

— Я не могу объяснить, — повторяет Линор. — It’s natural.

— Жуть, — только и могу выдавить я, потому что очень смеюсь.

— Да нет, жуть — это не понимать, кто из них кто! — Линор тоже хохочет. — Так вы же не поняли, что Ф — это девочка!..

— Он не похож на девочку, — упорствую я.

— Это не он, — с расстановкой говорит Линор, пристально глядя мне в глаза. — Это. Кошка. Она. Девочка. По ней. Видно. Это не хуй, это хвост, — вдруг ее осеняет ужасная догадка: — А вы думали, что у него хуй смотрит в одну сторону, а голова — в диаметрально противоположную?!

В этот момент к нам подходит официантка с очередным чайником жасминового чая, и мы обе заговорщически замолкаем. Но каждый думает о своем.

Блог-терапия

— Я невротик, — объясняет Линор, отпивая чай и одновременно проверяя рабочую почту в коммуникаторе.

— И все ваши многочисленные тексты — это профилактика невроза?

— Да какая профилактика, поздно уже. Это поддерживающая терапия, — улыбается она. -

Мне от этого становится легче, как и всем, наверное, кто пишет. Я пишу тексты потому, что мне, как частному лицу, это терапевтически помогает. То, что у этого есть некоторые социальные импликации — например, я их публикую все-таки и интересуюсь реакцией на них, — не то чтобы у меня был ответ, почему мне важна и эта часть, но она, безусловно, важна. Хотя и в очень ограниченном виде. Я, например, целенаправленно делаю так, чтобы это занятие не приносило мне денег в сколько-нибудь заметном по отношению к моим доходам размере.

— Почему?

— Вредно. Терапевтически вредно. Ты начинаешь писать текст исходя из других требований, и он перестает работать как терапевтический механизм. А он мне слишком дорог как терапевтический механизм, я не готова от этого отказываться. Другого писателя у меня для меня нет, и другого терапевтического механизма тоже.

— То есть вы что же, не забираете гонорары за публикации, например?

— Нет, я не ставлю коммерческой задачи перед текстом. Я не занимаюсь биддингом между издателями — кто даст больше. Я не завожу агента, который бы этим занимался. Если у меня заказывают текст и он получается не таким, за какой заказчик хочет платить, как это иногда бывает с журналами, например, я говорю — жалко, что так получилось, но понимаю, что этот текст мне дороже, чем обещанный гонорар.