Он двигался быстро, очень быстро для человека, только что очнувшегося от глубокого сна. Но, к удивлению Мэдди, не попытался ударить ее, а только прыгнул к выходу из пещеры, так что мысль-стрела, которую девочка метнула в него, размазалась по стене, обрушив водопад каменных осколков.
Мэдди снова подняла руку, двигаясь к выходу, чтобы отрезать ему путь к бегству. На этот раз Везунчик не пытался бежать, он необыкновенно быстрым движением пальцев вызвал руну
Фиолетовая подпись не отставала. В тот же миг Мэдди вызвала
Через мгновение Везунчик материализовался, промокший до нитки и задыхающийся. Руна
— Еще раз, и я тебя прикончу, — пообещала она.
— Да ладно тебе, Мэдди. Я думал, мы друзья.
— Ты мне не друг, — отрезала Мэдди. — Ты лгал.
Везунчик скорчил рожу.
— Разумеется, я лгал. А ты чего ожидала? Подкралась, вмазала по физиономии чем-то вроде гибрида кувалды и молнии, допросила, а потом… потом сказала, что вы большие друзья с Одноглазым, не с кем-нибудь…
— Значит, я права, — сказала Мэдди. — Кто ты?
Он сбросил маску, стоя перед ней в своем настоящем обличье. И снова показался Мэдди знакомым, хотя она была уверена, что никогда не встречала его. Быть может, видела в рассказе или на картинке из книг Одноглазого. Но она знала его, вне всяких сомнений, знала эти глаза.
— Послушай, я в курсе, что ты не доверяешь мне. Но Одноглазый очень многого тебе не открыл. А я расскажу, если хочешь.
— Кто ты? — снова спросила девочка.
— Друг.
— Нет, ты не друг, — возразила Мэдди. — Ты тот, о ком меня предупреждали. Вор. Тот, кто явился за Шепчущим.
— Вор? — Он засмеялся. — Мэдди, у меня столько же прав на Шепчущего, сколько у всех остальных. Даже больше, чем у некоторых, вообще-то.
— Тогда зачем ты лгал мне?
— Лучше спроси себя — зачем он тебе лгал?
— Одноглазый тут ни при чем, — отрезала Мэдди.
— Да неужели? — Выдержать взгляд Везунчика было сложно; его голос был тихим и странно убедительным. — Он знал, что я буду здесь. Спроси себя почему. Что же до Шепчущего — ты до сих пор понятия не имеешь, что он такое, верно?
Мэдди медленно покачала головой.
— И что он делает.
Она снова покачала головой. Везунчик засмеялся. Какой легкий и приятный звук, ужасно милый, невероятно заразительный. Мэдди улыбнулась в ответ и только потом поняла, в чем фокус. Она находится под воздействием чар!
— Прекрати это, — резко сказала девочка и бросила пальцами
Везунчик кивнул.
— Он говорил тебе, что я предатель?
— Да.
— И что я переметнулся, когда у него дела пошли худо?
Мэдди снова кивнула.
Нет, в нем явно есть что-то знакомое; что-то, что она обязана вспомнить. Девочка изо всех сил старалась, но Везунчик говорил мягко и убедительно.
— Ладно, — продолжал он. — Выслушай меня. Спорим, что этого тебе старина Одноглазый не сказал. — Его улыбка стала жесткой, глаза в темноте горели зеленым пламенем и коварством. — Знай же, Мэдди: мы братья.
Глаза Мэдди изумленно распахнулись.
— Побратимы, присягнувшие друг другу на крови. Ты знаешь, что это значит?
Девочка кивнула.
— И все же он готов был нарушить клятву, предать брата ради блага своего дела, своей войны, своей власти. Ну как, хороша верность? Ты и правда считаешь, что тот, кто хотел принести в жертву брата, хоть на мгновение задумается, прежде чем принести в жертву тебя?
Мэдди казалось, что она тонет. Слова накатывали на нее, и она беспомощно тонула в них. Но даже во время борьбы с заклинанием ее вновь укололо мгновение узнавания, ощущение, что стоит только вспомнить, откуда она его знает, — и все встанет на свои места.
«Думай, Мэдди, думай».
Она снова вызвала защитную руну.
«Думай, Мэдди. Думай».
Этот голос. Эти глаза. Серебристая сетка шрамов на губах, словно давным-давно кто-то чем-то очень острым…
Наконец она вспомнила старую сказку о том, как Обманщик поспорил с народцем тоннелей — умелыми кузнецами, сыновьями Ивальди — насчет того, кто искуснее, и поставил свою голову против их сокровищ. Обманщик проиграл, но, как только голову начали отрезать, он завопил: «Голова ваша, но шея — нет!» — и, вот так перехитрив их, ушел с добычей.
Обман разозлил карликов, и, чтобы отомстить, они зашили Локи рот. С тех пор его улыбка такая же кривая, как его мысли.
Локи. Обманщик. Как же она не сообразила? Она столько знала о его проделках, видела его лицо в дюжине книг. Одноглазый предупредил ее, как сумел; даже Сахарок звал его Кривым Ртом. А главная улика — вот она, на руке.