Рунная магия

Локи наблюдал с ней со странным, почти восхищенным выражением лица. По правде говоря, ему было очень не по себе. Конечно, заклятие простое, но Мэдди никто ему не учил, и все же она очень быстро поняла, что делать. Локи гадал, как скоро она обнаружит остальные свои умения и сколько именно силы хранит в своем с виду неистощимом источнике чар. Сам он становился слабее от попыток не дать Шепчущему залезть к себе в голову. Когда Локи в свою очередь схватился за веревку, то подумал, что впереди притаилась беда…

«С чего бы это?» — спросил голос в его голове.

Локи вздрогнул от его неожиданного появления. По мере спуска он замечал, что держать свои мысли при себе становится все труднее и труднее. Внизу бурлила и плескалась река, и он внезапно пожалел, что не сам несет Шепчущего. «Уж больно я беспомощен, — думал Локи, — подвешен в воздухе, точно бусина на нитке». Голос в мозгу уловил его смятение и усмехнулся.

«Вылезай из моей головы, старый шпион».

«Что так? Совесть нечиста?»

«Что-что нечисто?»

Оракул молча засмеялся. Его смех был сравним с тупыми ногтями, царапающими внутреннюю сторону черепа. Локи начал потеть. Мэдди уже на другой стороне реки, а он едва ли на середине, и руны начали слабеть. Руки болели, голова раскалывалась, и он слишком остро сознавал, как далеко придется падать. Шепчущий тоже об этом думал, весело и безжалостно глядя, как извивается Локи…

«Серьезно, Мимир. Я пытаюсь сосредоточиться».

«Серьезно, Песья Звезда, что ты замышляешь?»

Локи пытался поправить руны, но присутствие Шепчущего было слишком сильным, и он корчился, как червяк на леске.

«Что, больно?» — спросил оракул и еще сильнее сжал хватку.

И в тот миг, когда Шепчущий потянулся к нему в беспечной радости, Локи увидел кое-что, от чего у него перехватило дыхание. Когда сознания его и оракула соприкоснулись, он уловил проблеск чего-то большего, чего-то спрятанного в сознании Шепчущего так глубоко, что наружу торчала лишь тень.

«!»

И тут Шепчущий сбежал.

Потом он вернулся, но его игривость исчезла, Локи чувствовал лишь его смертоносную решимость. Зловещее копье боли пронзило тело Локи. Он изо всех сил боролся с Шепчущим, пока тот рылся в его голове в поисках того, что он уловил.

«Следишь за мной, ты, маленькая гнида?»

— Нет! Не надо! — крикнул Локи.

«Еще звук, и я порву тебя на кусочки».

Локи сжал изуродованные губы. Он видел под собой Мэдди, простершую руку над последней струей воды; руну Наудр, растянутую между ними, готовую порваться.

«Так-то лучше, — сказал оракул. — А теперь насчет плана…»

Еще мгновение хватка крепчала, выкручивая Локи, точно мокрую тряпку для посуды. Его пальцы свело судорогой, перед глазами все поплыло, одна рука отпустила распадающуюся веревку, чтобы бросить руны силы в темноту…

И в этот миг веревка порвалась, сбросив Локи в несущийся Стронд. Он прыгнул на другую сторону, обеими руками кидая руны необычайной легкости, и приземлился, одной ногой в воду, на дальнем каменистом берегу бурлящего водоворота. К своему облегчению, он обнаружил, что оракул ушел. Бледный и дрожащий, Локи выбрался на сушу.

— Что случилось? — спросила Мэдди, глядя на его лицо.

— Ничего. Голова болит. Наверное, от воздуха.

Спотыкаясь, он побрел вперед, старательно не думая ни о чем. Тот крохотный проблеск был плох уже сам по себе, но Локи знал, что, если Шепчущий поймет, сколь много он на самом деле знает, никто — даже Мэдди — его не спасет.

Они пересекли реку, служащую границей Подземного мира, а также началом долгой, наезженной дороги к Смерти, Сну и Проклятию.

Остроглазый Хеймдалль никогда не спал. Даже в минуты крайней усталости он держал один глаз открытым, потому и был выбран Стражем асов в дни, когда такие излишества, как стражи, все еще были необходимы. В ту ночь, однако, ни один из ванов не осмелился отдыхать, за исключением Идун, державшейся в стороне из-за доверчивого характера, и Фрейи, чей цвет лица требовал положенных восьми часов сна. Остальные вместо отдыха тревожно сидели и ждали Одина.

— С чего ты взяла, что он вообще придет? — спросил наконец Ньёрд, выглядывая из окна гостиной.

Вставала луна, было часов одиннадцать, быть может двенадцать. После девяти не было ни шевеления, лишь лиса пробежала по открытому двору и исчезла в тени сбоку пасторского дома. Тогда ненадолго началась суматоха, ваны из кожи вон лезли, желая увериться, что животное — всего лишь обычная лиса. После этого часами потянулась тишина — напряженная, неловкая тишина, которая давила на чувства, точно туман.

— Он придет, — произнесла Скади. — Он захочет поговорить. Он получил наше послание, и кроме того…

Хеймдалль перебил ее:

— А ты бы пришла на месте Одина?

— Он может прийти не один, — заметил Браги.