Рунная птица Джейр (СИ)

- Чего же проще, брат Госсен? Убей Ателлу, который насмехается над нами и стоит у нас на пути. Пусть он умрет.

- Отец мой, - губы Госсена затряслись, слезы градом покатились по круглым щекам, - не губите!

- Ты отказываешься выполнить волю Братства? Что это значит, Госсен?

- Эта кровь… она пугает меня, отец мой. Убить… нет, нет, умоляю вас, отец мой! – Тут Госсен разрыдался. – Не могу так, нет!

- Брат мой, - инквизитор опустился рядом с Госсеном на колени, обнял его, - на тебе нет греха! Твой грех на мне, ибо я посылаю тебя свершить суд. Его кровь падет не на тебя, а на меня. Никто не осудит тебя, и в анналах Братства ты будешь почитаем вовеки. Возьми этот нож и ступай!

Госсен закивал, глотая слезы, протянул руку. Пальцы у него тряслись, по тучному телу волнами пробегали нервные судороги. Но Гариан не вложил в его протянутую руку нож.

- Впрочем, ты прав, брат мой, - сказал он, с презрением глядя на Госсена. – Ты не готов пожертвовать собой ради Братства. Слышал ли ты эти слова: «Есть ли смысл жить, если тебе не за что умереть?» Их сказал один мудрый человек, умерший много веков назад. Я вижу, что ты не способен выполнить волю Божью и войти в историю. Ты слаб и ничтожен, брат мой.

- Да, да! – всхлипывал Госсен, качая головой. – Я слаб! Я ничтожен! Отец мой, я… я боюсь смерти!

- Я мог бы легко избавить тебя от страха смерти, брат, - Гариан подошел к походному сундуку, отпер его и достал бутылку с монастырским вином и две простые оловянные чашки. – Но сначала я покажу тебе пример истинной веры.

Гариан вытащил пробку из бутылки, налил немного вина в одну чашу, всыпал в нее порошку из мешочка, и позвонил в колокольчик. В шатер тут же вошел прислуживающий командору послушник, юноша лет семнадцати. Смиренно поклонился иерархам и замер, ожидая приказа.

- Сарин, ты готов потрудиться во славу Братства? – спросил командор.

- Да, отец мой, - ответил послушник.

- Хорошо, - Гариан взял чистый листок бумаги, свернул его в трубочку и подал юноше. – После полуночи отнесешь это послание его светлости Ателле во дворец Грейамсвирт.

- Слушаюсь, отец мой.

- Это не все, Сарин. Когда он возьмет послание, ты ударишь его ножом. Ударишь так, чтобы он умер. Ты понял меня?

- Да, отец мой.

- Прекрасно. Вот, выпей, - верховный инквизитор протянул юноше чашу с вином. – Пей.

Послушник выпил. Госсен ощутил липкий темный ужас. Этот юноша уже был мертв.

- Во славу Божью! – сказал Гариан и знаком отпустил послушника. - Видишь, Антоний, этот послушник лучше тебя и меня. Он не рассуждает, и в нем нет страха. Такие как он спасают королевства и создают легенды. Встань же и прекрати дрожать!

- Отец мой, но все знают, что Сарин ваш слуга! Император все поймет, он…

- Император! – Гариан презрительно усмехнулся. – Император не подозревает, что произойдет в ближайшие дни. То, что совершит Сарин, не бросит тень на братство, напротив, послужит нашей славе.

- Ваша мудрость безгранична, отец мой, - Госсен понял, что другой пошел за него на верную смерть, и на смену паническому ужасу пришли великое облегчение и радость.

- Помнишь, мы говорили с тобой о словах пророка Аверия, о башне, которую строит каждый из нас? Мне осталось положить в мою башню лишь несколько камней, и очень скоро она засияет над миром. А твоя башня рухнула сегодня на моих глазах, Госсен, и едва не погребла тебя под своими обломками. – Гариан наполнил вином чистую чашу и ту, из которой только что пил послушник. – Но я прошу у тебя прощения за то, что искушал тебя. Давай выпьем вина в знак нашей любви, а потом ты созовешь братьев в мой шатер для молитвы.

Госсен с готовностью схватил чашу, жадно выпил вино. Гариан лишь пригубил вино. Поставив чашу на стол, верховный инквизитор обнял Госсена и поцеловал в обе щеки.

- Ступай, созови братьев, - шепнул он. – Я буду ждать вас…

Когда заклинатель ушел, Гариан вылил остатки вина из бутылки на снег в углу шатра, спрятал чаши и бутылку обратно в сундук, а после вытащил из поясной сумки несколько темных болюсов и проглотил их.

Эти болюсы были противоядием от растворенной в вине некромантской пудры Серого Братства.

***

На закате было ветрено и морозно, а к ночи началась настоящая пурга. Сильный ветер трепал полотно армейских шатров в имперском лагере у стен Йорхолма, вбрасывал внутрь клубы снега, раздувал угли в жаровнях, и солдаты бранились, разбуженные его ледяными прикосновениями. В завывания ветра вплеталось громкое заунывное пение псалмов на неведомом языке – бывшие в войске Серые Братья собрались в шатре командора и молились.

У главных ворот лагеря закончилась смена постов. Двенадцать закоченевших на ветру солдат едва дождались смены. Разводящий этой смены сержант Бариус Туро слышал, как они между собой переговариваются:

- Ну и погодка!

- Настоящий ад, клянусь Творцом! И это второй месяц весны.

- В Вестриале уже, наверное, стало теплее, а тут… И еще святые отцы что-то распелись не к добру…

- Тихо! – Бариус поднял руку. – Разговоры в строю. Сейчас отогреетесь в шатрах.