Как многие мои сверстники в начале 1980-х, я воспринимал кокаин как безопасное, хотя и дорогое средство усилить и продлить удовольствие. Мы с друзьями обычно делили между собой грамм за сто долларов, а потом пили и танцевали всю ночь. Мне нравилось, что кокаин наделяет меня сверхспособностями к выпивке: я мог выпить упаковку пива и все, что поставят передо мной: рюмки с текилой, бокалы с «Камикадзе», что угодно – и оставаться при этом на ногах.
Моим друзьям тоже нравились кокаин и выпивка, но вскоре я понял, что в одном отношении мы отличались. Через какое-то время они вспоминали, что им нужно писать доклады, готовиться к занятиям и сдавать экзамены. Они говорили, что с них хватит, и уходили спать, оставляя меня одного, теряющегося в догадках, что на них нашло. Два часа ночи, три часа, четыре – а я все зажигал.
Вскоре мне перестало хватать грамма. Чтобы поддерживать свой запас, я стал торговать кокаином. Сначала продавал его только членам своего братства и близким друзьям. Затем осмелел и продавал уже друзьям друзей, а под конец любому, кто ко мне обращался. Я повторял себе, что продаю не ради наживы, не ради того, чтобы купить крутую тачку или модные шмотки. Я продавал кокаин, чтобы покупать кокаин. Мне просто нужно было
Конечно, чем больше наркотика проходило через мои руки, тем больше я его потреблял. Я жил в комнате общежития братства один, и никто не знал, дома я или нет. Днем я часто оставался у себя, пил и употреблял наркотики, а ночью выходил и шел куда-нибудь развлечься с компанией. Оценки мои снизились, я перестал ходить на занятия.
Загулы прекращались, только когда у меня заканчивались деньги и наркотики. Страдая от похмелья и угрызений совести, я обещал себе, что такое больше не повторится. Клялся, что соберусь с силами, стану правильно питаться, возьмусь за учебу. Затем почти всегда надевал кроссовки и отправлялся на пробежку. Это был шаг номер один в моем предполагаемом перерождении.
Я все двигался и двигался по кругу. Бег был моим наказанием.
Еще не до конца протрезвев и проведя много времени без сна, натягивал на глаза козырек бейсболки и выскальзывал из двери общежития братства. Пройдя между зданиями кампуса и кладбищем, я выходил на легкоатлетический стадион с голубой беговой дорожкой. Там я бегал словно в трансе, подтягивая вверх колени, размахивая руками и устремив взгляд вперед. Часы на башне университета звонили каждые четверть часа, а затем отбивали час. Приходили и уходили другие бегуны, а я все двигался и двигался по кругу. Тридцать, сорок, пятьдесят кругов, пока легкие не начинали гореть, а ноги отниматься. Чем серьезнее были мои запои и загулы, тем тяжелее было бегать. Чем тяжелее было бегать, тем сильнее я себя заставлял. Когда я наконец останавливался, то пил из фонтанчика, пока желудок не выворачивало наизнанку, а потом отходил в кусты и блевал, пока не начинало болеть горло. Я понимал, что заслужил эту боль. Я ненавидел себя за свою никчемность. Бег был моим наказанием.
Глава 3
Я пила, потому что хотела утопить свои печали, но потом эти сволочи научились плавать.
Мое падение не прошло незамеченным, и члены братства согласились с тем, что я оказался по уши в дерьме. Я задолжал много денег своему поставщику наркотиков и слышал, что полицейские уже заинтересовались мной. Мой друг Джимми без моего ведома позвонил моему отцу и посоветовал ему забрать меня, иначе может произойти что-то плохое.
Я только что вернулся с одного из своих загулов и отдыхал, когда в мою комнату без стука вошел отец. Он оглядел меня и покачал головой. Я понимал, какое зрелище предстало перед его глазами. Небритый и немытый бродяга с красными глазами и в рваной одежде. Я отвернулся и принялся складывать свои вещи в сумку. Не говоря ни слова, мы с отцом загрузили вещи во взятый напрокат автомобиль и поехали в аэропорт. С университетом было покончено.
Когда отец вместе со своей женой Молли и моей сводной сестрой Диной перебрался в Кармел в Калифорнии, я поехал вместе с ними. Как раз это мне и было нужно, по всеобщему мнению: начать все с нуля. Молли с отцом купили два кафе-мороженых «Баскин-Роббинс» в Монтерее и взяли меня управляющим. Я отправился на подготовку персонала в Бёрбанк – в «школу мороженого», как я ее называл, – и вернулся через две недели с документом, в котором официально именовался декоратором тортов.