Running Man. Как бег помог мне победить внутренних демонов

Однажды, когда я лежал на своей койке, в камеру вошел Рауди, один из моих сокамерников. Его куртка оттопыривалась от того, что он добыл на кухне: пачки творога, свежие помидоры, пакеты брокколи. Я, как вегетарианец, сильно страдал от дефицита питательных веществ: с момента заключения на моей тарелке ни разу не побывал ни один свежий овощ. Может, их крали до раздачи.

Рауди немного пугал меня, но не физически, а тем, как он хорошо освоился в этой среде. Я еще только учился, а его уже можно было назвать доктором наук по тюремной экономике. Я спросил, как достать помидоры и брокколи.

Он бросил на меня взгляд, словно оценивал, стою ли я его времени.

– Я тебе вот что скажу. В каждой тюрьме своя экономика. Где-то это банки тунца или макрели. Раньше были сигареты. В Бекли это чаще всего марки. Если хочешь помидоры, придется потратить марки. Один пакет пять марок. Эта упаковка творога – я не видел, чтобы его вообще кто-то ел, – обойдется тебе в целый альбом.

– И где мне взять марки?

– Ты еще не отоваривался в магазине?

– Нет, Уэкер пока не разрешал.

– Чертов ублюдок. Ненавижу его, а он меня, потому что я переиграл его в его же собственной игре. Получить марки можно двумя способами. Можно каждую неделю покупать альбом по полной цене – долларов девять. Или можно взять у меня за шесть долларов. Я даю тебе марки, а потом ты отовариваешься в магазине и даешь мне на шесть долларов всякого дерьма, какого я захочу. А уж на марки ты сможешь купить и овощи, и порно, и даже наркоту – все, что захочешь. На улицах мне приходилось работать на клиентов, но здесь четыреста рыл ждут не дождутся того, что я им предложу.

– А ты не боишься, что тебя застукают?

– Пару раз ловили, но это неважно. Такова жизнь. Снаружи я никто, так что это мой шанс стать хоть кем-то. Поверь мне, у каждого тут свой бизнес. Может, тебе кажется, что это не так, но ты и сам найдешь свой бизнес.

После нескольких недель в пузыре меня перевели в двухместную камеру в отделении, которое называлось «Трейлерный парк» и в котором содержались в основном белые торговцы метамфетамином и наркоманы. «Торчки на мете» обычно сами делали себе наркоту, но были никудышными бизнесменами, поскольку уж слишком подсели на нее. Другая часть корпуса называлась «Район», и ее занимали в основном черные парни, торговцы крэком, но не наркоманы. В «Трейлерном парке» разговоры велись в основном о гонках NASCAR, рыбалке, охоте и бабах. В «Районе» говорили о баскетболе, хип-хопе, Иисусе Христе – и бабах. Хотя бы что-то общее.

В «New York Times» вышла целая колонка, посвященная мне, – и это был очень хороший знак для нашей ситуации.

Моим новым сокамерником стал Снежок – метамфетаминщик, брат которого ожидал смертной казни за убийство в Джорджии. Снежок пытался скостить себе срок, свидетельствуя против некоторых парней на воле, с которыми он торговал наркотиками. Я понимал, что мне следует быть с ним крайне осторожным и уж точно не разговаривать о моем деле.

Я продолжал ежедневно обмениваться электронными письмами с отцом. Он связался с Джо Носерой, автором статей о финансах в газете «New York Times». Носера вел редакторскую колонку, в которой утверждал, что еще ни один человек не был отправлен в тюрьму за махинации, имеющие отношение к финансовому кризису. Отец поведал ему, что автор ошибается – например, был осужден его сын. Он надеялся, что Носера упомянет обо мне в одной из своих статей. 25 марта я получил письмо от отца, в котором он сообщал, что в тот же день в «New York Times» вышла целая колонка, посвященная мне, – и что это очень хороший знак для нашей ситуации.

Я отправился в библиотеку, чтобы проверить, доставили ли этот выпуск «New York Times». Хауэлл уже читал его. Он встретил меня улыбкой и протянул газету:

– Чак! Вот твой билет на свободу!

На первой странице красовался заголовок: «В тюрьме за ложный кредит». Я сел и принялся буквально пожирать статью глазами: