Руны

В борьбе против древних символов нередко «райское дерево» противопоставлялось нордическому «древу жизни». При этом подчеркивалось, что, «само собой разумеется», это древо было порождением ассирийско-вавилонской культуры. Однако в северных областях известны изображения человеческой пары близ символического древа, и эти образы не имеют ничего общего с «райским деревом». Древнейшие из этих образов относятся к эпохе среднего бронзового века (Ферле. «Немецкие свадебные обычаи». 1937). Декан Хольцингер из Ульма рассуждает о внедрении этих образов в сюжет о грехопадении: «В этом месте рассказчику с трудом удается сокрыть факт, что некогда подобные представления имели совершенно иной смысл». И действительно, анализируя различные источники, мы можем придти к выводу, что змей первоначально был символом жизни, а вовсе не «прегрешения». Все древние источники указывают на то, что изгнание людей произошло из Митгарда (типично германское понятие), который позже стал изображаться как райский сад, а затем и был включен в сюжет с «грехопадением». Можно однозначно говорить о том, что в данном сюжете говорилось об изгнании древней веры предков.

Однако под церковные нужды были приспособлены не только эти понятия, но и абсолютно другие знаки, теснейшим образом связанные с древними культами и обычаями. Например, можно говорить о шагах Господа Бога или следах ступни святого, которые нередко становились центром капеллы, к которой совершались паломничества. Тем не менее с доисторических времен нечто подобное известно как на Крайнем Севере, так и в Индии (следы ступней Будды). Индогерманские символьные традиции характеризовались церковью либо как «абсолютно безбожные», либо вовсе как «следы дьявольских ног». Вне всякого сомнения, подобные отметины можно найти во многих древних культовых местах, которые затем унифицировались и обращались в христианство по описанной выше технологии. Вольфганг Менцель в его «Христианской символике» указывает на то, что многие из христианских храмов были возведены в горах, «частично в память о святых горах Ближнего Востока, частично для того, что очистить эти места от языческого наследия». Вероятно, подобная практика была связана с указаниями папы Григория (590–604) умело обращать в христианство языческие святыни и языческие обычаи. В то же самое время он издал очень мудрое предписание, что Бог должен почитаться не только в стенах храма, но служители и верующие должны выдвигаться в поля и рощи, чтобы славить там Всевышнего. Вероятно, подобным образом происходило обращение в христианство многих культовых мест, которые подобно «троянским замкам» и лабиринтам были связаны с весенними обрядами. Едва ли кто-то сможет опровергнуть тот факт, что многие из христианских храмов возводились в подобных местах. Во многих случаях мозаика, выложенные на полу или на своде храма, изображала именно лабиринт, который сопровождался целым рядом символов, однозначно позаимствованных из нордическо-германского духовного наследия: восьмиконечная звезда, крест-колесо и т. д. Вдвойне примечательно, что часть подобных объектов были уничтожены без какой-либо очевидной на первый взгляд причины. Фридрих И.Б. («Символика и мифология природы». 1859) несколько наивно заявляет: «Так называемые лабиринты в храмах (подобные сооружениям в садах), затем трансформированные в процессию крестного хода, создавали с целью, чтобы в тесном помещении надо было проделать как можно длинный путь». Хорошо хотя бы то, что неспешное прохождение по этим спиралям и лабиринтам все еще было связано с бытовавшими обычаями, которые постепенно превращались в условные праздники. Вследствие этого у подобных объектов появились специфические названия: «Чудесная гора», «Гора улиток», «Замок игр», «Вавилония» и т. д. Смысл этих празднеств смог расшифровать Э. Краузе в своей главной научной работе «Троянские замки Северной Европы». Он писал: «Борьба против червя мрака, который держит в заточении тепло и солнце, высвобождение майской королевы является древней мистерией, пришедшей к нам из дохристианского времени». Теперь мы прекрасно понимаем, почему именно в подобных местах строились храмы и часовни во имя змееборца святого Георгия.

О старой церкви в Принице близ Каменца, которая была местом паломничества, однозначно говорилось, что она стоит на горе Георгия, сохранившей на себе старые «змеевы валы» и «змеевы лазы». Сохранились сведения о множестве аналогичных гор и возвышенностей. Мы ни в коем случае не должны забывать о родственных мифах, например о Персее, которого можно приравнять к змееборцу-Георгию. Однозначно герои этих мифов высвобождают пленную природу от мрачной зимы (В. Менцель. «Христианская символика». 1854). Даже само имя Георгий означает «возделывающий землю», то есть может относиться к эпохе возникновения земледелия. Мендель пишет: «Пашня мыслится как символ души, а дракон — как символ зла».