Руны на броне

Понять Степана Андреевича полностью я ещё не могу, знаний не хватает, и он меня не покалечил лишь благодаря урокам Дементия Архиповича — вывозит глазомер и чёткость движений.

А сильному парню старше меня просто нечего ловить. Накидал я ему по болевым точкам и перевёл в положении «лёжа, суча ногами и стараясь не скулить». Ну, иначе этого взбешённого кабана не остановишь.

Самое для него поначалу обидное, что никто ему на помощь не пришёл. Успел мой Коля шепнуть кое-что окружающим, и всем очень не хотелось прилечь рядом с моим противником.

Ну, его увели, а мы геройским экипажем к полевой кухне на обед пошли. А после обеда меня разговором удостоил сам ротный, целый лейтенант.

— Сергей, — сказал он для начала и протянул широкую ладонь.

Вообще, крепкий такой, плечистый. Я ему руку пожал и говорю:

— Артём.

— Уже в курсе, — грустно вздохнул ротный. — Тут парень на тебя полез. Ему в поле за нападение на боярина положено повешение до конца дня. Под арестом пока.

— А не было нападения, — сказал я небрежно. — Выпустить и передать от меня приветик.

— Не! Совсем без наказания нельзя! — запротестовал Сергей.

— Ты забыл добавить «боярин», — сказал я холодно.

— Нельзя без наказания, боярин, — угрюмо повторил ротный.

Я почесал затылок и приказал:

— Тогда в виде наказания отвечай. Почему он назвал танк своим?

— На время вашей практики учения, — мрачно сказал Сергей. — Большинство экипажей, кроме командиров, становятся пехотой и отрабатывают взаимодействие. Чтоб взглянули на танки со стороны, боярин.

— Это Бирюков хорошо придумал, — одобрил я и холодно улыбнулся. — Своего я отпускаю. Но если мне пожалуются другие кадеты, повешу обидчиков лично. Передай там, лейтенант.

— Есть передать, боярин! — откозырял военный.

— Приказываю дальше без титулов, и прекращай тянуться, — проворчал я. — Здесь я кадет на практике.

— Тогда вали к машине, — строго молвил ротный. — Скоро выезжаем.

И полетела наша практика далее. До обеда тренировались взводом, после всей ротой. Привыкали к пехоте, учились их не давить и самим не подставляться.

В пехоте тоже нашлись наши кадеты и выпускники. Эти поганцы внедрили в дружину полосы препятствий Корпуса для старшекурсников. Проходить их следует бандой от десяти человек, и каждая сотая мина боевая. Причём, кто их ставит, и сами не различают.

Ходим на полосы после политинформации для тонуса и интересно же. И моей рыси скучно просто в танке, когда не стреляют…

Вроде, говорили, что нужно уважать духа, а я ей «брысь». Но, во-первых, в него сначала следует поверить, принять за данность. А, во-вторых, стараться в нём разобраться.

Так вот мой тотемный дух всё-таки кошка. Если её уважаешь, заставь эту тварь уважать себя. Кошка ничего не делает из страха или благодарности. Чтобы она осталась, если это твоя единственная цель — стань для неё мебелью. И она с удовольствием поточит об тебя когти и обоссыт.

Но если ты к чему-то стремишься, если ты рыси по-настоящему интересен, смело говори ей «брысь», даже пинай и хватай за шкирку — она всё равно будет к тебе возвращаться.

Из-за кошачьего любопытства дух рыси придёт по одному зову. Ну, или сам по себе, но это уже очень-очень редко. Когда зверею, а это со мной случаться просто не должно. Учусь себя контролировать и сам зову дух, когда кошке должно быть забавно, как минимум.

А через неделю катались целым батальоном, двадцать одна «Рысь-1» — силища, как представлю! Через водительскую оптику всего не различишь, да и думал я, что сегодня как раз двадцать второе июня сорок первого года.

Но кончился и этот день водными процедурами в полевых условиях — купались тупо в речке. Здорово, когда всем экипажем! Огорчает только, что с парнями после учений я вряд ли увижусь…

Я же один в машине маг. Чувствую командира, наводчика и даже заряжающего Саню. Так стараюсь водить, чтобы Коля быстро вычислял цели, Дима их поражал, а Саня работал автоматом.

Я понимаю, что это просто работа мага. Любой экипаж на месте ребят должен быть мне своим. И так точно случится, я уже знаю, как это делается. Но когда ребята без всяких условностей стали тебе «своими»… это лучше пережить на учениях.

И вот меня в пять утра кто-то будит. Суровый Коля говорит мне:

— Кадет Большов, быстро к палатке начальника полка!

Вылезаю из палатки. В лицо воды из котелка, надеваю форму. Бегу через лагерь, а сам думаю, что я боярин. И сегодня двадцать второе кресня по стилю Гардарики. Неужели Европа всё-таки сделала для нас поправку?

Прибегаю к палатке комполка, а сам капитан Евгений Викторович хмуро пьёт крепкий чай у походного стола. Руку к фуражке и докладываю не своим голосом:

— Кадет Большов по твоему приказанию явился!

Евгений Викторович поморщился, хлебнул из кружки и говорит:

— Из штаба пришло по рации. Сегодня в четыре утра…

У меня всё внутри упало. А командир полка продолжал:

— Три с половиной килограмма. Мама назвала Светой. Поздравляю, кадет Большов.

До меня не сразу доходит…

— На меня так смотреть не надо, — усмехнулся целый капитан. — Все вопросы к твоей Кате.

* * *